ее.
Под калиной в апреле расцвел пролесок, посаженный Алешей. Цветок сквозь еще голые ветки синё глядится в окно.
Иисус Христос, мой сын с тобой. Скоро и я приду. Если не настолько грешен, то позволь с ним свидеться. Один раз. А там хоть и в преисподнюю!
Позвонила девушка:
– Можно пригласить к телефону Алешу?
Это уже второй раз, спустя год…
И, наверно, оттого, что я долго думал о ней, мне она приснилась. Мы как будто бы повстречались. Я спросил ее:
– Ты любила Алешу?
Она смущенно зарумянилась:
– Я люблю его… всегда…
– Но он – там, а ты – здесь…
– Он сегодня в Высшей Основе: духовной. Его нельзя созерцать, потрогать, но можно чувствовать. При сильном желании.
Я благодарно кивнул ей:
– Будь счастлива! – И пошел.
– Я счастлива… А вы?
Я что-то сказал…
Пробудившись, попытался вспомнить. Но в окне вспыхнула молния. Потом застучали капли. Еще была ночь. И кончится ли она когда-нибудь?
– Вернись к Природе…
– Вернись к Богу…
Но никто мне не сказал: «Вернись к людям…»
Мать умерла – я потерял малую родину.
Сын погиб – я потерял большую Родину.
Конец второго тысячелетия
На все и вся взираю сквозь призму своей трагедии.
Раньше я готов был обнять Вселенную, которая из края в край представлялась мне как нечто Божественное – одухотворенной. В буйстве неиссякаемого благополучия мне чудилось, мерещилось «вечное, благостное…» Что это? Слабость воли? Проявление притворства? Отсутствие познаний «всего сущего»? Попытка «оболванить» судьбу?.. …В младенчестве, получив травму головы, я сильно заплошал. Уже шла война. Отец погиб. И мать, имея на попечении еще троих малолетних детей, глядючи на меня, почти бездыханного, молила Господа, чтобы забрал… Но Он не внял ее голосу.
Время поглощает свет и тьму. Все глубже и глубже проникает, закапывается «в самое себя» боль. Она же и вырывается наружу, скорбным крылом замахивается, бьёт по чистым струям Небесного Дня. Сжаться бы в комок глины. Стать прахом. Молитвенной памятью. Всё сущее – не касаемо… Оно – в стороне. В ином русле. Не созерцаю. Не вслушиваюсь. Лица – нет. Душа – порочна. Головешка сердца – чадит… Черный пламень затаился? Перевес чей?.. В бешенстве швыряю, бью об пол свои скульптуры… Не ломаются! – А ты поплачь…
Озираюсь. Болезненно вздрагиваю… Наволочь «разрушенного разума»… страх. Забиваюсь в угол, царапаю записку: «Когда я засну, и ты, «Некто», чей я услышал голос, острием топора ударь по моей голове… пожалуйста…»
Мои сны:
Cтоим. Сын и я. По чьей-то неведомой воле нам суждено расстаться. Он пошел. Я глянул ему вслед: на его мальчишеском затылке – большая лысина… Стало жаль до слез!
Мы с ним в моем хуторе. Нам надо съездить в Летник за сушняком. Алеша пригнал вместо быков двух телят. Я его поругал. Он посмотрел на меня печальными глазами.
Кто-то зажженным окурком ткнул мне в веко. Свет затуманился…