знамением.
Члены агитбригады ничего этого не видели и не слышали, боясь выдать свое присутствие. Когда офицер покинул церковь, Калинкин предложил всем укрыться в алтаре, где совершают причастие, но Петряев напомнил, что женщинам туда вход строжайше запрещен. Магура поддержал интенданта:
– Тут переждем опасность.
Калинкин покачал головой.
– Нет доверия попу, может запросто выдать.
Ближе к вечеру на майдан собрались выгнанные из домов станичники, в том числе с малолетними, даже грудными детьми. Казаки, казачки, их дети косились по сторонам, настороженно ожидая недоброго, даже страшного. И дождались.
Два казака принесли лавку, бросили рядом сыромятные ремни, шомпол, приволокли босого человека с рассеченной скулой, в разорванной рубашке. Среди станичников прокатился ропот. Офицер, играя стеком, встал перед жмущимися друг к другу станичниками.
– Каждый получит сейчас возможность лицезреть акт справедливого возмездия над большевистским прихвостнем. По указке большевиков он рьяно исполнял их приказы, которые посягали на данный Богом казачий уклад жизни, принуждали вольнолюбивых сынов Дона-батюшки отдавать Советам взращенный потом хлеб, тем самым оставляли землепашцев голодными, силком забирали молодежь в свою армию. Вас лишали самого дорогого, что завоевано кровью и потом прадедов, отцов, – свободы, чести. Следом за обчисткой закромов отнимали скот. За перечисленные прегрешения перед Богом, царем и Отечеством член местного комитета бедноты ответит по всей строгости закона!
Офицер уступил место одутловатому, рябому казаку, который продолжил речь:
– Вражина краснопузая агитировал за коммунию, заставлял силком сдавать хлеб и скот, молодых забривал в антихристову армию, чтоб убивали земляков, которые несут свободу матушке России! Твое счастье, паскуда, что не надел фуражку со звездой, тогда бы без лишних разговоров поставили к стенке. – Казак гортанно захохотал, ткнул кулаком в кадык арестованного. – Не зыркай по сторонам, на меня гляди! Конец пришел твоим байкам про социализм, завоешь теперь по-иному.
Подал знак казакам, те сорвали с комбедовца рубашку, расторопно привязали к лавке. Рябой поднял шомпол, примерился, размахнулся. От сильного удара комбедовец дернулся, после второго охнул, после третьего обмяк.
– Не отворачиваться, смотреть! – приказал рябой. – С каждым, кто посмеет лизать большевикам зад, так же будет!
Шомпол вновь рассек воздух.
Наблюдавшие избиение станичники пребывали в оцепенении, страх сковал каждого. Первой пришла в себя и тихо завыла дородная казачка, ее поддержала другая, заплакав навзрыд, следом, как по приказу, заголосили остальные, к женщинам присоединились дети.
– Цыц! – приказал хорунжий, но от крика плач лишь усилился.
Плакал, не стыдясь, и Петряев, наполнились слезами глаза у матери и дочери Добжанских.
– Немало привелось повидать на веку, а подобное вижу впервые, – признался Кацман.
– Это