или удачную сделку и вот-вот пустятся в искрометную андалусскую пляску под стук кастаньет.
Обучаясь в юнкерском училище, в минуты тоски по дому Сигизмунд не раз вспоминал картину, которой посвящены страницы в истории европейского искусства. Не забывал рассказ матери, как граф Шувалов привез в страну ряд картин, среди них «Завтрак» Веласкеса, австрийскому посланнику при дворе российского императора, а тот продал ее прадеду Эрлиха. На фронте поручик похвастался однополчанам:
– Любой музей мира был бы безмерно счастлив обладать нашим Веласкесом.
Офицеры потягивали трофейный шнапс. По безразличным лицам собутыльников стало видно, что имя Веласкеса никому ничего не сказало, и Эрлих добавил:
– Перед войной господа из Лувра предлагали за картину десять миллионов франков.
За столом не поверили.
– Целое состояние за какую-то картину? Полнейшая чушь.
Эрлих ответил:
– Маман прекрасно знала, как дорожают от года в год, даже со дня на день известные произведения живописи, и заявила покупателям, что принадлежащий ей шедевр дороже любых денег.
Вокруг поручика рассмеялись:
– Прости, но твоя драгоценная мамаша, мягко говоря, полнейшая дура.
Эрлих полез в драку, друзья поспешили увести его на свежий воздух, где Сигизмунд протрезвел, пришел к неутешительному выводу: «Однополчане во многом правы, напрасно маман была излишне гордой, несговорчивой. Французы заплатили бы любую запрашиваемую цену, что помогло бы выкупить заложенные драгоценности, оплатить долги, полученную в банке ссуду, отремонтировать имение».
Мысленно переводил франки в рубли, мечтал, как и где потратит их. Однажды приснилось, что Веласкес пропал, похищен. Проснулся в холодном поту. Не сразу осознал, что все было, к счастью, лишь сном, стал ругать мать за жизнь в нереальном мире…
«Продай она в свое время Веласкеса, и я бы не кормил на фронте вшей, не подставлял голову под пули, не глотал немецкий газ, безбедно, ни в чем не нуждаясь, жил бы в нейтральной Швейцарии на берегу лазурного озера. Веласкеса удалось тогда сохранить, но теперь легко потерять, как потеряли прежнюю власть, простились с самодержавием…»
Он не боялся, что за оставление службы его посчитают предателем, забывшим о данной присяге, долге, чести русского офицера защищать родное Отечество. Для Эрлиха главным был и оставался Веласкес.
Стоящая за спиной мать спросила:
– Считаешь, что могут прийти за Веласкесом?
Эрлих, не задумываясь, ответил:
– За иным к нам незачем приходить. Во время бунтов грабежи – обычное явление. Существует опись частных коллекций, там указан и наш адрес. Явятся не только грабить, а и убивать, чтобы не оставить свидетелей.
– Веласкес единственное, что осталось от моего приданого!
Эрлих скривил рот.
– Достаточно наслышан об этом. Новая власть захочет прибрать чужое добро, обычный бандитизм назовет реквизицией. Стоит людям с мандатами новоиспеченной власти прознать