ещё тот. Кажется, морально я так и не дозрел до своего возраста. Как ни посмотрю на ровесников, на их жизненные ценности, ориентиры, так тут же душу выворачивать начинает. Поэтому к взаимодействию с ними меня совсем не тянет. Да и вообще уже ни к кому не тянет.
– Не самое завидное положение для будущего психолога, – отметила Анна Евгеньевна.
– И не говорите, – добавил я.
Мы замолчали. Я медленно пил горячий какао.
– Любите какао? – спросил я, чтобы не затягивать наступившее молчание слишком долго.
– Вы не представляете, насколько! Это моя слабость. Даже наоборот – моя сила. Готова пить его в любое время дня и ночи.
– Это интересно, – улыбнулся я. – А я вот практически и не встречал в своей жизни людей, которые бы, как Вы, так сильно любили этот напиток.
– На самом деле это Илона очень любила какао. Когда-то давно. Она всегда просила меня покупать его, вот я частенько и заходила за ним в магазин после работы. А дома мы вместе садились и пили. Но это было давно. Очень давно…
Анна Евгеньевна задумалась. Я тоже. Наверное, за толстым слоем того, что мы предпочитаем и любим, сияет какая-то особая тонкая прослойка, которая и сделала это столь дорогим и близким нашему сердцу.
– А что Илона? Как она последние дни? – спросила Анна Евгеньевна.
Обманывать и вилять я больше не имел права. Да и в этом отпала всякая необходимость. Анна Евгеньевна теперь знала, что я всего лишь студент. И знала даже про мой длительный период созревания. Очень необычно рассказывать кому-то другому такие вещи. Буквально щиплет что-то внутри: «Ты что творишь?! А ну прекращай раскрываться! Сейчас же остановись! Иначе будет больно! Люди ведь такие существа: воспользуются твоей открытостью и потом ударят в самое больное место! Закройся! Закройся сейчас же!»
– На следующий день, узнав, что Вы приходили на собрание и что с Вами там… случилась неприятность, Илона тут же сбежала с уроков. И до сих пор не появлялась.
– Стыдится… – На лице Анны Евгеньевны появилась болезненная ухмылка. – Она начала меня стыдиться с того самого момента, как я потеряла зрение. И где же она сейчас?..
– Я не знаю. Наверное, у подруги, как Вы и говорили. У Вас нет её номера? Потому что телефон Илоны недоступен.
– Нет. Илона не стала бы мне давать номер подруги. Да и у подруги ли она… ещё далеко не факт. Ей в голову может прийти всё что угодно.
Вдруг раздался истошный крик. Да настолько душераздирающий, что я невольно содрогнулся. Анна Евгеньевна, как и я, сразу же повернула голову на этот звук, доносившийся откуда-то из-за стены.
То был детский крик.
Который, через мгновение, сменился рыданием. На его фоне появился взрослый мужской голос. Что именно говорил этот голос, разобрать было невозможно. Но потом последовал новый звук. И, пожалуй, страшнее, чем крик и рыдание. Звук удара. А после – опять крик с рыданиями. Затем снова удар. И опять истошный вопль.
По интонации мужского голоса было понятно: грозно отчитывает. И каждая фраза