дома» для поддержания разговора поинтересовался я.
Дядя проигнорировал вопрос и продолжал пристально рассматривать меня:
– Давненько мы с тобой не виделись. Года с девяносто пятого?
– С две тысячи второго. Я тогда на кладбище приезжал, – счел нужным я внести ясность, начиная уже слегка нервничать.
– Точно. Где-то так и есть, – отложил винтовку и прошел к столу, зацепив по пути ногой обшарпанный самодельный табурет.
Усевшись рядом со мной и брезгливо посмотрев на змею, достал из ящика стола второй граненый стакан и вилку. Молча налил из стоящей на столе бутылки по стаканам и подал один из них мне. Так же молча чокнулся со мной и одним махом влил в себя жидкость. Я менее уверенно, но последовал его примеру. Самогон был не лучшего качества, к тому же на чем-то настоянный. Но пить вполне можно.
– У меня тут тоже есть кое-что, – полез в сумку и извлек бутылку белорусской водки. Откупорив ее, наполнил стаканы и протянул один ему.
– Так что тут все-таки происходит?
– Я пошел в лес и попытался убить кукушку, – смотрел на меня глазами совенка, которого внезапно разбудили в полдень и сообщили весть о скоропостижной смерти Леонида Аркадьевича Якубовича.
– Убить? Кукушку? А зачем?
– Устал я. Не умолкала ни на минуту, – он стал еще больше похож на совёнка. Но теперь, помимо смерти Леонида Аркадьевича, на встопорщенные перья его обрушилось еще и известие о том, что Верка Сердючка оказалась банальным трансвеститом. – Нашел в лесу старое дерево, пораженное молнией. Сухостой уже полный. Может осина была, может еще что-то. Спилил, а там внутри дупло. А в дупле гнездо. В гнезде было яйцо.
– А в яйце иголка?
– Какая нахрен иголка?
– Как в сказке про Кащея.
– Нет, Кащея там не было. Было яйцо. Одно. Я как раз накануне читал детский журнал старый про Природу. Не помню, как называется.
– «Юный натуралист»?
– Может быть. Там как раз было написано, что дятел так гнезда делает. Решил забрать его себе и посмотреть, что выйдет.
– И что вышло?
– Вот это и вышло…
– Что «это»?
– Положил яйцо под лампу. Через три дня вылупилась какая-то птичка. Щегол, не щегол. Чиж, не чиж. То ли скворец-переросток, то ли дубонос-недоросток. Одно было ясно, что не дятел. Сидел, клюв разевал и пищал так умильно. Начал я его кормить. Жучков всяких и червячков ему ловил. Он жрал как прорва и рос быстро, хотя так и не понятно было, что за птица.
– Кукушка Мидвича, – задумчиво произнес я.
Дядя настороженно посмотрел на меня, но уточнять, что за Мидвич такой не стал. Перевел взгляд на ставню-дуршлаг и продолжил:
– Ходил за мною по дому и по двору. А потом заметил я, что он телевизор смотрит.
– В смысле, смотрит? Сам включает и смотрит?
– Да нет. Когда я смотрел, то и он наблюдал. Сядет так и то