кружить над огнём
Мирно горящей лампы.
И обожгла себе лапки.
Крылья свои обожгла.
И упала на скатерть стола.
«Сколько на свете зла!» —
Мама мне тихо сказала,
Пчёлку ладонью смела.
А та вдруг острейшее жало
В мамину ткнула ладонь.
Мама лишь вскрикнула: «Ой!»
В лампе потух огонь.
Стало темно-темно.
Хлопнуло ставней окно.
Звёзды на небе померкли,
И всё погрузилось в лоно смерти.
И ветер ужаса прошелестел
И душу мою ненароком задел.
«Успокойся, сынок, – мне мама сказала,—
Это всего лишь пчёлкино жало».
Был я тогда ещё глуп и мал,
Многое в жизни не понимал.
«Если во сне бутылку водки…»
Если во сне бутылку водки
выхлестать залпом,
Плюнуть с раздражением
на приблизившийся потолок,
Выйти на балкон, закурить
и долго смотреть на запад,
То можно увидеть не только запад,
но и восток.
Всё это, конечно, весьма и весьма
любопытно:
Запад – чернеет, желтеет восток,
ну а север – грустит.
И никому не понятно, где же собака зарыта,
Ясно лишь:
чёрный снежок так же, как белый, хрустит.
Да и какая мне разница: белую пить
иль прикрашенную спелой малиной,
С мягкой блондинкой лежать
или по смуглым пространствам елозить,
Главное – вовремя смыться
и стать или прахом, иль глиной,
Иль на сковородке поджариться,
при этом свой нос обморозить.
Но и этого есть поглавнее:
куда б мы с тобой ни спешили,
Там уже кто-то был
и переговоры вёл с мировой закулисой
О переименовании полюсов Земли.
Вот они и решили:
Всё оставить, как есть.
Так что пора просыпаться с мордою кислой.
«Листва шуршит за шифоньером…»
Листва шуршит за шифоньером,
Скребутся мыши, дождь идёт,
И осень красным пионером
В лодчонке времени плывёт.
Есть в жизни множество примеров
Любви осенней… Жизнь права
И в том, что мало шифоньеров,
За коими шуршит листва.
Всё чаще водка иль заначка
Пылятся в сетях паутин,
Иль соли пятилетней пачка,
Или влюблённый гражданин
В твою жену… Не то печально,
Что он влюблён в твою жену,
А то, что пошло изначально
Он