не было и в помине. Сибирские заимки, которые возникли большей частью в XVIII–XIX веках, были не что иное, как самовольный захват земли и не имели под собой никакой правовой основы. После того как несколько поколений прожили на отвоеванном у природы клочке земли, они считали пашню или сенокос своей частной собственностью, что на самом деле не отвечало истине. Тем не менее, такая практика частного землевладения была широко распространена по всей территории Сибири и позже Дальнего Востока.
Мы останемся пока что в Чаловке. Здесь, как и в других деревнях, урочища, в которых располагались пашни переселенцев, зачастую получали названия по фамилиям, вспомним Ашпуровский остров, или же по прозвищам их хозяев. В то время во многих селах односельчане давали землякам прозвища. Они прилипали к человеку словно репей, и сопровождали его до самой смерти. Не всегда безобидные, они как правило отражали суть того или иного индивидуума. Один из них бредет как раз по полевой дороге, навстречу возку Ашпуровых. Вот он герой нашего, вернее уж говоря, давно прошедшего времени.
На обочине дороги, в невесть откуда взявшихся здесь лопухах, стоял розовощекий детина, наблюдавший с открытым ртом, кто же это приближается к нему на конной повозке. Светлые, льняного цвета волосы этого доброго молодца, окаймляли скобкой его крупную, лобастую голову, украшенную просторными раковинами ушей, да удивления напоминавших росшие под его ногами лопухи, и объемистым, курносым носом, про который в народе говорят: «на семерых рос, одному достался». Но все же главная достопримечательность этого завсегдатая деревенских новостей, была уже вскользь упомянутая прическа, известная в народе под названием – горшок. Что и дало повод односельчанам окрестить сего доброго молодца титулом – Сенька-Горшок. Усердно кивнув «горшковой головой» Сенька-Горшок поздоровался с людьми в поравнявшейся с ним повозке.
– Бог в помощь!
Иван Ашпуров ухмыльнулся на запоздавшее по времени приветствие. Солнышко к закату клонится, все добрые люди уже уработались и домой едут, а этот простофиля видно только глаза продрал и поплелся куда-то. Не зная, что же ответить «горшковому» односельчанину, он усмехнулся и язвительно произнес.
– На бога то надейся, да и сам не плошай!
Сенька-Горшок так и не понял, что же хотел сказать этими словами Иван. Ашпуровы проехали не останавливаясь дальше. С этим дурнем разговаривать, что воду в ступе толочь.
Сенька-Горшок славился в Чаловке своей безмерной глупостью. Несмотря на явно недетский возраст, ему стукнуло к тому времени ни много ни мало двадцать шесть годков, он все еще проживал у своей матушки, добродушной и покладистой женщины Аксиньи, объедая и опивая престарелую мать. Она уже похоронила все надежды, что ее Сеня когда-нибудь приведет в их неказистый домишко жену и ей наконец-то будет замена. Сенька-Горшок отличался не только завидной глупостью, но еще и большой ленью. Любимым его местом являлась теплая лежанка на русской печи. Лежа на стареньком, еще отцовском овчинном тулупе, он ждал, когда мать растопит печку, настряпает румяных