предстоит научиться.
– Кому – ей? – тупо переспросила Лялька.
Пакостница-мышь в её сознании никак не ассоциировалась с музой.
И вдруг она увидела.
Вместо мерзкого грызуна из-за плеча Влада выглядывала тощенькая взъерошенная девчушка. Совсем ребёнок. Одеждой ей служила грива пепельно-серых волос, а украшением – белая, будто седая, неровная прядь в чёлке.
И не внушала больше девчушка ужаса. Ну вот ни капельки.
Влад не замечал её. Начни вокруг падать стены – в творческом угаре он бы даже не почесался.
Лялька, прикусив губу, сделала осторожный шаг. Больше всего на свете ей хотелось повиснуть на шее любимого, но нереальность происходящего завораживала.
– Вы посмотрите! – Аполлон указал на ноут. – Он же выключен!
– Он всего лишь хотел творить, – вздохнула Мнемосина. – И она дала ему эту возможность. Так, малышка?
Малышка сверкнула карими глазами. Но едва светоносный бог шагнул вперёд, сжалась и оскалила мелкие зубки.
Лялька медленно сняла очки и вернула их директору «Гиппокрены».
– Погодите… Позвольте мне…
Долго и внимательно разглядывала она ту, что испортила их с Владом жизнь. Ту, чьи невероятные фокусы едва не свели с ума. Ту, что выжила её из дома. Ту, что заставила Влада поверить в чудеса…
Вера в чудеса дорогого стоит, не так ли?
Приблизившись, девушка села возле юной музы. Кроха принюхалась, облизнулась розовым язычком и теснее прижалась к подопечному.
– Хочешь молока? – спросила Лялька, борясь с желанием погладить белёсую прядь. – С шоколадным печеньем?
ПРИБЛИЖЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
КЕНИДА – НОВИЗНА
…Вот же привязались, а! Родственнички, называется!..
Что, Аполлон, вытаращился? Думаешь, только ты озон чуешь? Велика важность – заглянуть под личину Павла Сиянского! Как ты, Лучезарный, раньше звался? Пабло дель Соль? Пауль Зонненшайн? О тебе, Мнемосина, вообще молчу. Думала, за арабскими именами спрячешься? Тебя даже эта, голубоглазая, раскусила…
Кстати, где печенье? А молоко? Смертная мне обещала!
Нет печенья? Шоколадного или вообще? Вообще? Да вы что, издеваетесь?!?
Вот знала бы, что меня так встретят, то и не рождалась бы! Честное-пречестное слово!
Что? Кто меня спрашивал?
Да в том и дело, что никто! А могли бы спросить! Ну конечно, на Олимпе дел невпроворот. На мелюзгу, вроде меня, всем плевать. Писатель потребовал музу? Потребовал. Свободных нет? Нет. Ну и всё. Взял Зевс трезубец, молнией в гору шандарахнул – и вот она я. Прошу любить и жаловать.
Но любить меня не спешат. И жалованья не допросишься…
Точно печенья нет? Точно-точно? А вы смотрели? Может, под стол закатилось? Если даже с отравой – давайте, я привыкшая. Нет?.. Ну пусть овсяное будет. Но, чур, с изюмом!
Что? Это я-то вам голову морочу?
Оставьте меня в покое, светозарные, а? Вам хорошо, сидите