ей казалось, что она поступила очень разумно, и, главное, не вопреки своим желаниям. Имя Деринга в их кругах было на слуху, и величие таланта Михаила, по крайней мере, у Инги, сомнения не вызывало, а вот свой собственный был пока только надеждой. Довольно крепкой, но все же еще не состоявшейся. Ведь Инга числилась только студенткой ленинградской консерватории, а Деринг уже славился, как авангардист, новатор. Некоторые Ингины однокашники просто бредили им, и когда Михаил приходил в консерваторию, из каждой щелки кто-нибудь выглядывал, чтобы своими глазами увидеть «живую легенду».
И он соответствовал, подыгрывал, создавая демонический образ, хотя с его несколько обезьяним лицом, это было не просто. Но – длинный кожаный (по тем-то нищенским временам перестройки!) плащ, цветной платок на шее, лайковые перчатки, что было совсем уж немыслимой роскошью. Никто не решался даже приблизиться к этому небожителю.
А Инга не знала о его приходе в консерваторию, она опоздала в тот день: матери, страдающей почечной недостаточностью, «Скорую» вызывала, как потом выяснилось в последний раз. И в коридоре внезапно выскочила навстречу Дерингу – запыхавшаяся, раскрасневшаяся, обожгла на бегу пламенем волос, взглянула глаза в глаза, и даже не поняла мимо кого пробежала. Но спустя полчаса Михаил зашел к ее преподавателю, с которым они приятельствовали, и тут уж Инга узнала известного композитора. А он, как оказалось, пытался найти ту огненную, длинноногую девушку, что совершенно ошеломила его…
Потом были похороны матери, и тоска, от которой Инга выла в голос. Впервые осталась одна в большой квартире – отца своего почти не помнила, и даже проститься с первой женой он не пришел. Не простил ей того, что так и не научилась печь пироги… Спасенной в Гражданскую бабушки тоже к тому времени не было в живых, и Инга оказалась наедине с фортепиано, к которому не хотелось прикасаться. Даже думать было противно… Никакого желания отдать музыке свою боль, выплеснуть ее на клавиши. Для нее наступило время тишины. Ее-то и разбил телефонный звонок Деринга. С обывательской точки зрения – женатого мужчины, отца двоих детей.
Он уселся за ее древний «Петрофф», удивился, что инструмент еще не развалился от времени, и даже звук вполне приличный. И наполнил ее опустевшую квартиру своими не мелодичными, диссонансными и оттого особенно пронзительными, органичными для ее смятенного духа созвучиями. Кажется, она плакала так, что заглушала музыку, но Деринг не останавливался. Он играл и играл, а Инга рыдала и рыдала. А потом обнаружила, что в ней больше нет слез, что снова можно дышать. И даже думать о музыке.
В тот день он даже не поцеловал ее. И она поняла, что не ее отвратительно распухшая физиономия отпугнула. Михаил не мог воспользоваться ничьей беспомощностью, ведь у Инги не нашлось бы сил сопротивляться. Когда он ушел, в воздухе разлилось ощущение живого благородства, которое потрясло Ингу больше, чем его музыка. Она вдыхала его едва уловимый аромат, и легкие расправлялись, наполняясь новым воздухом.
Возможно,