с луком, холодца, картошки, капусты, огурчик соленый. На что Афанасий сказал: «Мама, это и за год не съешь». «Ешь, сынок, ешь, кто еще, как не я, о тебе позаботится». Мирон вставил: «Правильно, ни одна баба лучше мамы не накормит!» На что его жена возмутилась: «Смотрите, какой герой. Только что на кровати беззвучно валялся, а теперь голос прорезался!» Из окна Мирона дружный смех расползался по вечерней деревне. Мирон не забывал свои обязанности, Афанасий пил через раз, чтобы друга не обидеть. Елена ногой толкнула маму, тихо шепнула: «Дядя Афанасий что-то глаз с тебя не сводит». На что Марья ответила улыбкой: «Иди, дочка, погуляй, тебя уже подружки заждались». Марья чувствовала взгляд Афанасия, но смотреть прямо ему в глаза не решалась, чувствовала себя виноватой, хотя знала, что он ее всегда любил. Афанасий отметил про себя, она такая же, как и была, длинные русые волосы, те же глаза, огромные голубые, только немного грустные, повзрослевшие что ли. Но по-прежнему красивая, улыбка та же умопомрачительная. Ему сию же минуту захотелось, как мечтал до войны, обнять ее, поцеловать, и думал, хватит ли смелости на этот раз. Смерти на фронте не боялся, а тут пару слов и то не можешь сказать. Мирон после четвертой рюмки уснул прямо за столом, обняв графин с компотом, который вместо водки поставила жена. Елена ушла прогуляться на улицу. Надежда с Марьей с улыбкой на устах увели Мирона в другую комнату, чтобы уложить спать. Мама Афанасия приглашала на завтра зайти Марью с дочкой в гости, обещая приготовить блины с клубничным вареньем. Сказав, что через часик вернется, старушка потихоньку ушла. Надежда заварила чай, разлив по чашкам, но Афанасий отказался от чая, взяв свою рюмку с водкой. Потом он сказал: «Я вставать не буду, чтоб поменьше хлопот принести». В нерешительности, задумавшись, сказал. «Да, пока не забыл, Надюха, там у печки в сумке сапоги почти новые хромовые, ты их Мирону отдай, пусть носит на здоровье, ему как влитые будут. Мама все берегла, сама понимаешь, а теперь свыклась. А ты, Марья, давай-ка выходи за меня замуж, что век-то поодиночке вековать», и быстро опрокинул рюмку. Ладонью занюхал, теперь, думает, будь что будет, все равно один раз умирать, не с собой же унести эту любовь. Надежда быстро побежала за сапогами, как будто это и был повод уйти, чтобы не чувствовать неловкость. Она не знала, чем все это может закончиться. Марья неловким движением уронила на пол чашку с чаем , которая разбилась вдребезги, и побежала на кухню за тряпкой. Афанасий остался в полном одиночестве со своими мыслями. Воцарилась тишина, только слышно из распахнутого окна, как где-то играла гармонь и тонкий девичий смех. Неслышным шагом подошла Марья, обняла со спины Афанасия и оба расплакались. Надежда суетливо собрала осколки, приговаривая «на счастье». Марья присела рядом, Афанасий медленно положил правую руку на плечи этой очаровательной женщине, она склонила голову на его плечи и тихо продолжала плакать. У Афанасия из глаз капала скупая мужская слеза. Надежда смотрела на них и думала: «Что это, слезы счастья или слезы жалости». Глядя на
