портил наши с Олегом отношения. Беззаботной любви не получалось, унижение росло во мне словно раковая опухоль. Метастазы еще не появились, но ждать осталось недолго. Олег мог бы легко удалить опухоль, а он только усугубил.
Его идиотский смех после моего сообщения о беременности стал последней каплей. Каплей размером с айсберг.
Я сидела в кресле на кухне и думала. Как сказала однажды о себе Люба: я ни о чем не думала, думала о своем.
Зазвонил телефон. Трубку не сняла, включился автоответчик. Голос Олега: «Кира Анатольевна! Это Олег Петрович Волков. Если вы дома, убедительно прошу вас снять трубку! Пожалуйста! Я сейчас на пути в аэропорт. Улетаю в командировку. Мне нужно срочно с вами поговорить!»
– Скатертью дорога! – напутствовала я.
Трубку так и не подняла. Зачем? Чтобы он оправдывался, посылал меня избавиться от ребенка?
Естественно, после хамского хохота он чувствует себя неуютно, как человек, потерявший лицо. Хочет вернуть себе лицо и снова быть пай-мальчиком.
Этого удовольствия я ему не доставлю.
Телефон вновь зазвонил через пять минут.
Опять Олег: «Это Волков! Кира Анатольевна, поднимите трубку! Кто-нибудь! – Голос дрожал от злости. – Возьмите трубку! Ответьте!»
– Иди к черту! – произнесла я вслух.
Чего от него хочу? – спросила я себя немного погодя. И ответила: чтобы он развернул машину, в которой едет в аэропорт, примчался ко мне, задушил в объятиях, сказал, что поженимся и дочь назовем Федорой. Я даже на Федору согласна. Федора Олеговна – чудно!
Кто для него важнее: я или служебные заботы?
Если его работа мешает нашей любви, ну ее к дьяволу, такую любовь!
Я никому не нужна! Эта простая мысль, объемом со вселенную, открылась мне внезапно и ясно. Нужны мои трудовые руки, моя зарплата, мой юмор, мои цитаты, мое знание прозы и поэзии, вечная логика и уравновешенность. А сама я в чистом виде никому не требуюсь. И ребенок мой никому не нужен! Он для всех дебил, обуза и позор.
Глаза защипало, навернулись слезы. Ужасно обидно быть никому не нужной! И при этом не иметь права даже сигарету выкурить!
Открылась входная дверь, пришли дети. Я рванула в ванную, на ходу поздоровавшись.
Надо хорошенько выплакаться. Слезы смывают с картины мира черные краски. Но плакать уже не хотелось.
Я нужна ребенку – это раз. Ребенок нужен мне – это два. Уже кое-что, не пустота! Я могу посвятить дочери всю оставшуюся жизнь. Она будет меня любить так, как только дочери любят своих матерей. Как я любила маму! Это ли не счастье?
Представила нас, изгоев, окруженных презрением и брезгливостью родных и друзей. Нет, подобного не выдержит и моя твердая воля.
– Маман! – затарабанил в дверь Лешка. – Тебя к телефону!
– Не могу! – крикнула я и включила воду. – Принимаю ванну!
Подскочила к двери и прижалась ухом.
– Она не может подойти, – говорил Лешка. – Что? Нет, извините, и трубку ей передать я не могу. Что? –