он же директор, он же постановщик, и он же и он же – почти как Бог. И так же страшен, потому что может принять артиста и уволить, выгнать на улицу.
Такого раньше не было, когда все театры были государственные и принадлежали Минкульту, но с тех пор, как капитализм восторжествовал, – деньги делают культуру.
Так и наш театр, возникший в перестроечное время и бывший на дотации еще Минкульта в 90-е, в двухтысячном совершенно был выкуплен главрежем, по фамилии Суров.
Театр прочно укрепился в наполовину деревянном (верхние этажи) старинном доме с колоннами в центре города, куда переехал в перестройку с субсидиями….
Говорят, там был домашний театр местного дореволюционного купца Пчелина, которому принадлежат и другие большие дома с колоннами в городском центре.
Но это к слову (вступление, так сказать). Так вот, Суров прикупил свой театр, за бесценок тогда, умирающий. А чтобы зарабатывать популяризировал, выезжая с труппой по сёлам и другим городам с гастролями. В результате театр Сурова был всегда полон во все сезоны. Суров знал свое дело отлично, руководил своим «царством-государством» счастливой удачливой рукой: и артистов он сумел набрать, ангажировать первоклассных.
И работали в театре две его дочери, окончившие недавно театральное училище. Театр был для них родным домом, они с малых лет приходили к отцу с матерью. А мать из актрис быстро переучилась на финансовом и стала главным бухгалтером театра.
Ольга на год старше своей сестры была по-взрослому красива и ей часто доверяли главные роли в спектаклях. Но была младшая Майя, с наивной подростковой красой и очарованием, которую использовали на подростковых ролях – травести.
Старшая красавица была умна, высока, выше сестры на голову, в отца, божественно сложена и как артистка первоклассна. Но от работы её веяло холодом (это я как артист говорю). Все было просчитано с математической точностью: и «вздохов», и «ахов», которые случаются, – ровно столько, как прописано в сценарии. И зрителей она держала в напряжении чувств, в паузах, – на определенное сценарием время. И в житейском, закулисном общении, она была суха, горда, величественна и неразговорчива.
Младшая же Майя вся была сама прелесть. Проста добра и наивна. От волос, цвета зрелой пшеницы (желто-солнечных), и тонкой стройной фигурки – до носочков театральной туфельки, Ольга была сказочно-кукольно-красива. Все кто видел её, никогда не позабудет её нежного лица, восторженно-открытого взгляда, её веселой искренней улыбки и милой грации всех её движений. А мы же, театральные артисты, знали и о её простодушной доброте.
Что ж тут удивительного в том, что в Майю были влюблены мы все поголовно, в том числе и я, молодой тогда юноша, только что пришедший из театрального училища: какой-то талант заметил во мне главреж Суров на собеседовании, и принял меня в свою труппу из многих кандидатов, более 10-ти. Но я не о театре хочу рассказать совсем. Не зря театр пользовался