воде.
– …Эта моя любовь, если честно, была редким случаем. Настоящей удачей. Мы почти никогда не ссорились, так только, по ерунде. Путешествовали много. Целовались на Эйфелевой башне, были в Токио. Ели настоящие суши. Он даже как-то меня заставил заняться дайвингом, хотя ведь я терпеть не могу всех этих гадов. Креветок, моллюсков, чешуйчатых рыб. А еще однажды был вечер, и мы сидели с ним на берегу, глядели на волны, и рядом из колонок неслось вот это, знаете, Земфирино: рассве-ты, зака-ты, куда я, туда – ты. – Лена говорила медленно, потом, коротко вздохнув, посмотрела на Сашу. – И как-то Дима решил поехать с друзьями во Францию кататься на сноуборде, он звал меня с собой, но я не смогла, были какие-то дела. Ну и в один из вечеров он звонит и говорит тихо-тихо, таким ужасно бесцветным голосом: «Лена, я лежу в больнице, я повредил позвоночник, и врачи сказали, что я больше не смогу ходить». И расплакался. И положил трубку.
Лена выудила из темноты пачку сигарет и принялась вращать ее пальцами на столе.
– Конечно, я была оглушена этим, я не знала, что делать. Не знала, куда себя деть. Я не могла ему позвонить, не могла представить, что снова услышу этот бесцветный голос. И мне не хотелось верить, что это правда. Несколько дней мы переписывались, договаривались, как доставить его из аэропорта домой. Я делала все это как будто на автопилоте. Заказать большую машину? Закажу. Попросить кого-то из друзей приехать? Попрошу. Узнать, нет ли у знакомых врачей? Узнаю. По ночам я щипала себя за руки до синяков: все это сон, сон, так не может быть. Но так было: вечером, когда я привезла его домой, я легла на диване, а ему постелила постель в другой комнате. Я еще месяц жила с ним, помогала, убирала, возила по врачам. Все сказали, что ничего невозможно сделать. И тогда я однажды собрала вещи и ушла. Все наши общие друзья перестали со мной общаться. Но сестра меня поддержала, хотя в ее взгляде и промелькнуло какое-то… пренебрежение – брезгливая жалость ко мне. Все имеют право на это – я и сама бы, наверное, отвернулась от такого человека, как я. Думаю, и вы тоже. Но обидно, что никто не сделал попытки понять меня. Как и всю жизнь, впрочем. Мне твердили одно: значит, ты его никогда не любила. Любовь, говорили они, побеждает все. А это неправда. Это просто неправда, и только.
Она помолчала.
– Знаете, вчера я впервые была дома у одной своей подруги. Она давно хотела меня позвать к себе, но все не решалась – стеснялась матери: полгода назад ее мать попала в аварию и получила черепно-мозговую травму, так что ничего, кроме самых простых действий, она не может совершать. Она ничего не помнит, никого не узнает – разве что мужа, с которым прожила тридцать лет. Так вот, вместе с ним и моей подругой мы вчера сидели на кухне, пили чай, и вдруг к нам заходит она, эта потерявшаяся женщина: в цветном халате, с пустым выражением лица, со впалыми глазами. Она налила себе воды, выпила машинально, шумно делая глотки, потом подошла к мужу и села к нему на колени, положив руку на плечо. – Лена медленно провела по воздуху рукой, как бы обозначая плечо. – Он улыбнулся ей, и сделал такое движение коленями, как в игре «едем-едем-едем»: гоп-гоп, гоп-гоп. Она сидела