инструменты. Если бы он знал, что делать, даже решения Турского Собора8, запретившего священнослужителям заниматься медициной, не помешали бы ему спасти сеньора. Слеза покатилась по его щеке. Заметив её, Жанна даже не попыталась скрыть презрения:
– Брат Мартен, не думаю, что ваша скорбь пойдёт больному на пользу. Филипп должен прийти в себя. Сделайте для этого всё, что необходимо, – она обернулась и взглянула на двоих, лежавших дальше от огня, как им и было положено по рангу. Прищёлкнула языком и добавила: – И помолитесь ещё, чтобы эти не принесли нам в дом какой-нибудь заразы. От них и прежде было мало пользы.
– Госпожа, я предложил бы вам самой помолиться в часовне о скором выздоровлении вашего супруга. Если только вы не соизволите разделить мои бдения и провести ночь здесь, – ответил монах, возмущённый холодностью Жанны. Она изогнула бровь и, не проронив ни слова, вышла из зала, волоча по полу длинные рукава своего блио. Мартен ополоснул руки водой и продолжал чистить рану в груди, рану, которая больше всего тревожила его. Он предпочитал оставаться с ранеными один, и чтобы ему помогали только слуги, при всём их невежестве и предрассудках, чем чувствовать, как Жанна заглядывает ему через плечо, считая часы до того, как муж проявит признаки жизни, вернее, признаки смерти. Пусть это звучит чудовищно, но Мартену и в самом деле начинало казаться, что дама Жанна желает трагической развязки, и именно то, что Сент-Нуар никак не умрёт, вызывает её тревогу. А то с чего бы она надела этот головной убор из красного бархата шитого золотом, подобный венцу королей и императоров.
– Чтоб ей состариться в ожидании, – услышал он свой собственный злобный шёпот.
– Вы со мной говорите, отец? Вздрогнув от неожиданности, Мартен посмотрел на раненого господина, но тот оставался недвижим. Монах перекрестился и вынул чётки. Без сомнения, голос был знаком небес, указующим на скорое выздоровление Сент-Нуара.
– Отец, мне что, к Сатане воззвать, чтобы вы наконец обратили на меня внимание? – вновь раздался голос за его спиной. Мартен открыл глаза и обернулся. Л’Аршёвек приподнялся, опираясь на деревянную банкетку. Мартен покрыл ему рану на руке двойным слоем льняного полотна, пропитанного отваром обезболивающих трав, привязав его шнурком, чтобы не сполз.
– Лежите тихо! А то снова откроется этот жуткий разрез, что у вас на плече, – монах заставил воина снова лечь и улыбнулся с облегчением: – Рад, что со мной разговаривал не Сатана, к тому же, приятно убедиться, что вы идёте на поправку, Луи.
– Спасибо, брат. Клянусь, что я тоже рад. Когда отворились ворота, я было подумал, что святой Пётр явился встретить нас, странно только было, что от него пахло курицей и миндалём, – Луи оглушительно расхохотался, и острая боль пронзила его плечо. Он заметил строгий взгляд монаха. – Простите, отец Мартен.
– У тебя, Луи, язык слишком длинный, а разум коротковат, – сказал Озэр, открывая один глаз и пытаясь улыбнуться.– Но сегодня я вознесу