в «Копейку». Протянув так ещё время, Нежин позвонил бармену.
Тот вспомнил, что мужчина, чьей соседке строил сарай метис, несколько раз приходил в бар со старьёвщиком, продавцом антиквариата, чья лавка у сквера художников.
«Опять я что-то выдумываю, опять я вспоминаю про альбом, купленный как раз там и помогший мне восстановить авторитет в глазах Бахрушина… Да когда я уже успокоюсь?! Нет, нет, все совпадения – только совпадения. Нет, нет никаких невидимых нитей, узрев которые можно складывать иначе свою судьбу, – это ересь. Чёрт тоже хитрый. Приду к старьёвщику и, если он не знает, брошу вообще всю затею. Как же я устал от своей головы», – думал он по дороге в сквер художников, переступая через лужи, в которых отражалось низкое сонное небо, шёл, посматривая в грязноватые витрины с голыми манекенами, с которых сняли одежду ввиду сезона распродаж.
Образ нитей, тонких, прозрачных и переливающихся в солнечном свете паутин, стоял перед ним. Почему-то (и тут его теория теряла в неясности следы) ему казалось, что всё, абсолютно всё, что мы делаем и не делаем, соотносится с этими нитями. Именно они настраивают некий небесный музыкальный инструмент. Даже его скользящий взгляд по манекенам и севшая рядом с ними с пакетиком жареного миндаля, в синем берете курносая девчушка, качающая ножками в сапожках в ожидании мамы, соотносится с нитями… И эти нити, их можно даже спрясть, сделать самому, как бы проникнуть туда, где они плетутся. И не то что, если она не доест миндаль, то его увидит администраторша, сделает выговор за мусор продавщице Лиле, Лиля пойдёт расстроенная к Пете, с ним поссорится, Петя психанёт и пойдёт к Наде, Надя устроит козни и заграбастает его обратно, а Лиля встретит свою новую любовь – мужчину, который через три года отвезёт их на карусель, которая зависнет на самой верхушке и свалится, – не то, совершенно не то, что подчинено подобной абсурдной взаимосвязи и нашей человеческой логике, но нечто иное, не такое логичное, но ощутимое…
И насколько категории нравственности известны этой невидимой прядильне?.. Правда ли эти законы как-то с нею соотносятся, приводя в действие те или иные нити, делая изысканнее рисунок ткани? Скорее, он чувствовал аморальность этих бесконечных нитей, даже их устрашающую ледяную аморальность, но вот стоило ему спроецировать этот образ на уровень обычной жизни, где бьёт закон времени, пространства и смерти, как почему-то (совершенно непонятно) начинал перед ним разыгрываться настоящий нравственный (именно нравственный, несмотря на всю интракосмическую аморальность) квест: игра с собственной совестью, успех в которой прибивает к его берегам блага, а поражение приводит к творческой несостоятельности (это было худшим из поражений). Порой ему казалось, что он хранит дикий секрет, порой – что он сумасшедший. А суть квеста заключалась не в том, чтобы непременно делать то, что диктует совесть, ибо она бывает глупа и слепа, а чтобы подключать некую высокую интуицию, которая предугадает правильность выбора. И часто случалось, что выбор, совершённый по совести, был мелок и приводил к целой лавине несчастий, а то, что предугадывала