на чересчур длинных и тоненьких ножках, и пил чай из пиалы, в которую подливал из чёрного сплющенного, как инопланетная тарелка, чайника.
– Дозвонился, – сказал Нежин и многозначительно запнулся, а старьёвщик пояснил:
– Сегодня у меня японский вторник. Вот собираюсь вывесить надпись на дверь и заменить секретерчик на что-то низенькое, – он оглянулся с видом непростого выбора по сторонам, – а его в угол, жаль, ваз японских нет, – вздохнул он и как-то по-другому, лукаво посмотрел на Нежина и сказал: – Борюсь, как видите.
– М-да, интересно. А я вот вас снова хотел спросить…
– Ну, тогда пожалуйте на чайную церемонию, – пригласил он длинной не по размеру фалдой своего кимоно и улыбкой к секретеру. – А вы же художник?
– Да, – ответил Бажен и внутри кольнуло: или нет? или вру?
– Ну так вот позвольте попросить вас… Написать мне красиво «Японский вторник», а я отвечу на все ваши вопросы и буду рад помочь всем, чем смогу. Всем, чем смогу! Мне надо на дверь вывеску повесить, видите ли, дверь непримечательная. И так народец не заходит.
– Ну, я не владею японским стилем, – поспешил отказаться Нежин, вспомнив, что его ждёт тьма-тьмущая работы по эскизам, а к ней он даже не приступал.
– Ох, я считаю, что вы юлите. Вы отлично владеете стилем! – выразительно провозгласил старьёвщик и спокойно добавил, вручая Нежину голубую пиалу, над которой плавало облачко пахнущего рисовыми полями пара: – Ну что ж, тогда, пожалуйста, вам зелёный чрезвычайно элитный чай, вы его попробуйте, он сладкий без сахара, вы такой никогда не пробовали, вот мы его с вами и испиваем, и я готов к вашим вопросам.
Нежин разозлился: «Что ж теперь? Ещё на вывеску для старьёвщика драгоценное время тратить?! Но и нельзя же вот так разворачиваться и уходить? И почему, чтобы сделать кому-то благо, нужно ещё и мзду за это право давать!»
– Хорошо, тогда напишу, как получится, принесу на днях, – сквозь зубы, без настроения процедил художник и намеренно большим глотком опустошил предложенную пиалу, в то время как старьёвщик испивал чай глоточками, принюхиваясь, прилаживаясь и будто прислушиваясь и приноравливаясь к нему.
– О, превосходно! Превосходно! – обрадовался старьёвщик, взмахивая рукавами своего кимоно, подобно старому седому дракону, задевающему рыхлым брюхом при полёте пагоды.
– Но только качество не обещаю.
– О, превосходно! – повторял старьёвщик, кивая елейно, как будто тот именно клялся ему в добросовестном исполнении вывески.
– Так мне хотелось у вас узнать про кольцо, которое вам недавно продал таджик. Мне сказали о нём Сикорский и Анастасия Ивановна, – поспешил перейти к делу художник.
– Кольцо? – удивился старьёвщик и, перестав махать и сиять, нахмурился, медленно сцепляя кисти у рта так, что фалды кимоно соскользнули вниз и обнажили поросшие густыми седыми волосами белые руки. На лице его читалось неудовольствие от вопроса.
– Да, кольцо. Поймите меня правильно,