так как пронзительный свист моего спутника, и громкий его зов, выгнали из дома мужчину и женщину с двумя ньюфаундлендами, чей свирепый лай я уже ранее расслышал. Два терьера, фальцетом присоединившиеся было к концерту, умолкли тотчас при виде главного дирижёра, и принялись скулить, подпрыгивать на задних лапах и лебезить у его ног. Женщина вздрогнула и замерла при виде меня – незнакомца, а её приятель с зажжённым факелом подошёл к нам, и не обращая на меня никакого внимания, принял лошадь у моего благодетеля и повёл её, надо думать, в конюшню; а я вошёл вслед за хозяином в дом.
Через прихожую, отделённую перегородкой – hallan, от гостиной, мы вошли в просторную комнату со встроенным камином, в котором (к моей радости) горел открытый огонь, как это водится в шотландских домах. Очаг был обложен камнями для сидения возле него, а по стенам развешана всякая домашняя утварь вперемешку с острогами, сетями и разными рыболовными снастями. Женщина, которая мне встретилась у входа, ушла на свою половину сбоку. Вскоре за ней отправился и хозяин, молча указав мне на место у огня, у которого сновала старуха в сером домотканом платье, клетчатом переднике и платке – верно служанка, хотя и более опрятная, нежели обычно, но с очень неприветливой наружностью. Однако, самой выразительной частью её одеяния – в этой протестантской стране – были католические чётки, на коих маленькие бусины были из чёрного дуба, а «Отче наш» – из серебра, и распятие – из того же металла.
Она готовилась к ужину: расстелила чистую, хотя и грубую скатерть на массивном дубовом столе, достала деревянные подносы, соль, и положила над огнём железную решётку. Я молча наблюдал за ней, хотя она старательно избегала моего внимания, и как взгляд её был на редкость не радушен, то я прогнал от себя всякое желание с ней заговорить.
Когда эта дуэнья всё подготовила, она вытащила из увесистого мешка хозяина, который тот повесил на крюк у двери, два лосося помоложе, и выбрав лучшего как ей показалось из них, стала нарезать его ломтями для гриля, от коего скоро повеяло таким ароматом, что терпенья ждать отведать рыбки у меня едва хватало.
За тем занятием меня и застал человек, вернувшийся с конюшни; он вошёл в комнату с лицом еще более недовольным, чем у старой карги, которая с ловкостью феи исполняла кухонный танец у жаровни. Ему было около шестидесяти лет, но годы не нахмурили его чела, а чёрные смоляные волосы местами были седы, но, как видно, не от старости. Его движенья были полны сил, и будучи невысок, он имел квадратные широкие плечи и грудь на атлетическом торсе, и скорее всего, сочетал в себе могучую силу и невероятную ловкость, которая с годами не могла не отступать перед мощью. Суровое и каменное лицо, глубокий взгляд из-под насупленных чёрных с проседью бровей в довесок к его волосам, губастый рот до ушей, украшенный жемчугом здоровых и крепких зубов, которым мог бы позавидовать людоед, завершали сей выразительный его портрет. Он был одет в рыбацкую