он, если не сбежал, то покинул штандарт бедного принца, а потому не может быть тем человеком, кто непредвзято, и честнее прочих судил бы о его достоинствах и недостатках. Также не стоит забывать и того, что если изгнанный принц кому-то чего-то не дал, то у него самого мало было что дать, и при этом он долго вынашивал план новой экспедиции в Шотландию, для которой много лет копил деньги.
Чарльз Эдуард наравне со всеми делил беды-несчастья, и положение его было труднее прочих. На нём лежали обязанности вождя над людьми, которые в поражении отчаялись в надеждах, и вместе со своим добром утратили самое ценное – веру; иные среди них, несомненно, громко обвиняли его, и, конечно, были злы из-за неудач. Как были, возможно, и действия принца, давшие основание корить его в холодном обращении с друзьями. Ему ставят в вину отсутствие благородства, чего не могло быть никогда, ибо юный принц был в нём воспитан, и которое, как известно, отличало его высокий род, стоявший на самых высоких понятиях о верности и повиновении долгу. И несчастный принц всегда строго следовал чести джентльмена, и лишь она одна им могла повелевать.
1 апреля 1832 года.
Письмо первое
Дарси Латимер к Алану Фэрфорду
Cur me exanimas querelis tuis?4 Сказать проще, зачем ты мучаешь меня своими вздохами? У меня в ушах до сих пор стоит тот заунывный звон, с каким прощался ты со мною в мыслях в Нобл-Хаус5 верхом на старой кляче, чтобы вернуться к своему заунывному Праву. Я знаю, ты подумал: «Счастливчик! Можешь гулять себе по долам и холмам везде, где захочешь, искать ветра в поле, пока не надоест… а я, твой старший товарищ и лучший друг, вынужден вернуться в свою келью к своим заумным книгам».
Ты огорчил нашу бутылочку с кларетом на прощанье, и горечь ту вкушаю я из грусти нашей разлуки.
Отчего, Алан? Почему же, чёрт возьми, тебя нет со мной в уютном гнёздышке «Сен Жорж», не греешь ты своих ног у каминной решётки рядом с моими, и твой суровый лик закона не осветится улыбкой доброй шутке? Всё пустое, мне жаль лишь, что я держу стакан полный вина из бутылки, и не могу сказать: «Давай чокнемся, Фэрфорд!» Я спрашиваю себя, зачем вино, где нет Алана Фэрфорда? почему не вижу перед собою истинного друга, такого же, как Дарси Латимер, кто, не считаясь с общими расходами, готов с ним разделить все чувства пополам?
Мне одиноко в целом свете, друг; лишь попечитель сообщается со мною в письмах, в которых пишет, что скоро, в свои двадцать пять лет я стану сказочно богат; хотя, тебе ль не знать, мне нынешнего пенсиона хватает с избытком; и несмотря на это, ты – а ещё другом называешься – вздыхаешь о радости мне видеть тебя, приносишь нашу дружбу в жертву разлуке за нескольких гиней, в которые мне б обошёлся твой приезд! Что тебе дороже, мой кошелёк, или твоя гордыня? Разве и то, и другое разумно, и не смешно, чтобы ты ни думал? Мне