предполагал, что делает исключение для конкретного занятия. Он, конечно, мог приложить усилие и вспомнить предыдущее занятие, но лишь его тему, и в таких случаях профессор выдавал какой-нибудь любопытный факт, предвещая его словами «как я вам рассказывал на том занятии…». Вскоре эти его манеры и привычки уже вызывали у студентов не интерес, а отторжение, сменившееся безразличием не только к самому профессору, но у многих и к самому предмету.
Маркова сидела напротив Броскова, вцепившись в лежащий на ее коленях учебник как будто тот мог ей чем-то помочь в нынешнем ее положении. Студентке хотелось вскочить и закричать:
«Клянусь всеми мыслимыми и не очень божествами, что, когда мне понадобится теорема разложения покойного Гельмгольца, я приползу на коленях на кафедру и признаю свою глупость; только сейчас, пожалуйста, отпустите меня уже домой».
Духота плохо проветриваемого зимой помещения угнетала и давила на голову, отчего на глаза волей-неволей наворачивались слезы, а голос начинал тошнотворно дрожать. Злобно отказавшись от идеи рыдать в преподавательском кабинете, Таня закончила отвечать на заданный Бросковым вопрос.
– Ну-с, – оценивающе окинул взглядом свой рабочий стол профессор, – это все и так ясно. Хотя вы, студенты, не перестаете меня удивлять своей изобретательностью в путях перевирания материала. Однако позвольте поинтересоваться, дорогая Татьяна Ильинична, где же ваш конспект?
«Черт», – подумала Маркова и интенсивно захлопала ресницами:
– У меня его нет.
– Так идите и пишите! Чего пришли – не пойму.
Притянув к себе тетрадь, Маркова принялась за конспект, проклиная тот день, когда свалилась с температурой и решила не идти в вуз. Пока она писала, Бросков повернулся к монитору компьютера и, кажется, начал редактировать какой-то текст, возможно статью. Таня не была уверена в том, что это за текст, но была уверена, что сейчас ее как никогда раздражали щелчки мышки и стук клавиатуры. Живот некстати крутило, что заставило ее вспомнить – после завтрака ей так и не удалось за весь день поесть. На столе Броскова, прямо перед ее не очень коротким носом стояла еда, пусть и мало аппетитного вида. В кабинет зашла лаборантка, предложила Броксову сделать чай. Бросков согласился, расплывшись в одной из своих кошачьих улыбок. Тане чаю не предложили.
Она закончила конспект и теперь выжидающе смотрела на профессора. Профессор в свою очередь не поворачивал в Танину слову голову. Спустя минут десять студентка не выдержала:
– Простите…
– А, уже закончила? Прекрасно, – протягивая гласные сказал он. – Ответьте-ка мне тогда, Татьяна Ильинична, на вот какой вопрос: на что можно разложить векторное поле с помощью задачи о восстановлении вектор-функции по ротору и дивергенции?
Маркова напряглась:
– На безвихревое и вихревое…
– Да? И в чем же их различия?
– Вихревое поле – это то поле, дивергенция вектора которого в каждой точке равна нулю… а у безвихревого нулю