вечером я отказывалась взять ее с собой. Оглянувшись, чтобы никто не заметил, я притянула сестру и поцеловала заалевшую от злости щеку.
– Извини, – выдавила Таня, и это было уже совсем ни на что не похоже, потому что не извинялась она никогда.
Дверь в квартиру Перуанца внезапно распахнулась, и Писа возник на пороге колеблющейся глыбой.
– Лидуся! – опять заорал он, и по голосу стало понятно, что с утра они с друзьями времени не теряли. – А это кто? Татьянка, что ли? Ты?! Сдохнуть можно, какая красавица… Вот где цвет России-то! У нас в Тополином переулке. Татьянка, дай я тебя поцелую, прелесть моя!
– Перебьешься, – отрезала Таня и, отодвинув его, прошла в комнату.
– Вы вдвоем? – Придержав меня, подозрительно спросил Писа и даже взглянул через перила вниз. – А где наш писатель?
Расслышав его слова, сестра оглянулась, и проступившее в ее взгляде недоумение снова кольнуло меня в сердце. Я замялась, отыскивая уместное оправдание, но Таня опередила меня. Глядя Перуанцу прямо в глаза, она отчеканила:
– Аркадий остался дома. У него есть дела поважнее, чем ходить по гостям.
Не знаю, почувствовал ли Писа себя уязвленным, но в его голосе разлилось облегчение.
– Романы сочиняет? – Подмигнул он мне. – Детективы писать надо, так и скажи ему. Или ужастики. Милое дело!
За его спиной Татьяна вытаращила глаза, это значило, что она в шоке.
– Он еще отвратительнее, чем помнился, – шепнула она, когда Писа ввалился в квартиру, увлекая нас за собой.
– Просто он разбогател, – одними губами ответила я.
У Писы собрались все, кто шпынял его в то далекое лето, когда он еще даже не стал Перуанцем. Мечтал ли он уже тогда об этом вечере торжества над нами, или даже на это у него не хватало воображения, и все произошло стихийно? Стол был уставлен водкой «Довгань» и разноцветными баночками с непонятным содержимым.
– День рождения у меня послезавтра, – прокричал Писа, перекрывая магнитофон, и запрокинул в рот стопку водки. Шумно выдохнув, он продолжил, даже не закусив: – Завтра скатаемся к вашей бабуле. Я все помню! Танюша, ты едешь? Без тебя из города ни шагу!
– Еду, еду, – буркнула сестра и решительно взяла рюмку.
Я пихнула ее под столом ногой, и немного водки выплеснулось на клеенку.
– С ума сошла? – Прошипела она, не поворачивая головы.
– Это ты сошла. Отец тебе голову оторвет.
– Отец? Шутишь? Что-то я не помню, чтоб он Аркашке хоть слово сказал.
– Это другое дело.
– Ага.
– Поставь рюмку.
– Да пошла ты!
Я не могла угадать причину ее вспышки, и это беспокоило меня. Когда я переставала понимать сестру, это означало, что дело приняло серьезный оборот. Так было, когда в четырнадцать лет Таня перестала прибегать ко мне по утрам и заходилась криком, стоило мне сказать ей хоть слово. А вскоре я совершенно случайно узнала, что мама сводила ее на аборт.
– Лидуся, ты почему не пьешь? – Через стол крикнул Писа и опять выразительно подмигнул.
– Я вообще не пью, дорогой мой Перуанец. Ты разве забыл?
– Ну, я думал… Столько воды утекло! И водки тоже, – он