локонах, глазах, ушах, то – в словах, вот прямо, как сейчас?
Сильвинус внимательно выслушал Аврору, готовый ответить, как только она закончит речь.
– Откуда же ты взялась, блаженная душа? Обаяние пылающее, задумчивая радость твоя – откуда? О, Аврора, есть наверняка душа, которую твоя заря осветит и сделает счастливейшим из смертных! Но это – не моя душа. Ты спрашиваешь: что я об этом думаю? Я могу тебе ответить: общее, что так нас связывает и дарует понимание, – это схожие утраты и беды, тот удел, что завещала нам фортуна. Потому и понимаем мы друг друга, что беда одной стрелой с ядовитым жалом пронзила каждого. Но это совсем не то понимание, что сближает пути людей, что соединяет их судьбы, что скрепляет жизни воедино, в один неразрушимый узел, это – всего только боль, что живет в нас. Это она увидела схожие черты и затосковала в одиночестве. Но ты вообрази только, что будет, коль боль станет вдвое сильнее! Нет уж, лучше даже не воображай – это страшно и представить себе. Я прошел через многое из того, о чем ты мне поведала – вот это и есть общее в нас. Но не более того. Ты спрашиваешь: что за тайна? Да, ты права – здесь есть тайна, сокрытая от других. Но она не была бы таковою, если б покинула пределы сокровищницы, верно? Я не могу тебе о ней поведать: некоторые тайны должны оставаться тайнами.
Впрочем, Авроре этого не надо было объяснять: это было ей знакомо и понятно, и она подхватила мысль хозяина дома:
– Точно! С раскрытием некоторых из них прежде назначенного времени мир становится ущербным и бедным, теряет свою неизъяснимую прелесть! В самой тайне заключено некое блаженство, которого лишены все прочие предметы.
Так они наслаждались теплым разговором и вкусными блюдами, легкими и непритязательными: свежим салатом, цыпленком с ветчиной, сыром, источающим влагу, вином из смоленых кувшинов.
Вволю наевшись, Аврора в порыве благодарности возложила руку на плечо Сильвинуса, а тот, сам не поняв, зачем это сделал – заключил ее цветущую руку в темницу из своих ладоней. Приблизив руку близко, так что ее пальчики оказались прямо напротив глаз, мужчина обмер от неожиданности. Молодая красавица, привыкшая к восхищению и почитанию со стороны мужчин, была не лишена изрядной доли тщеславия, а потому, как само собой разумеющееся, приняла этот жест и не просто удивленное, а как молнией пораженное лицо собеседника. Иное дело, что она несколько не ожидала такого внимания именно со стороны Сильвинуса после всех предшествующих слов. И все же малость смутилась в глубине души, но скоро успокоилась, объяснив это тем, что красота действеннее всех слов в мире. Тем временем хозяин, приютивший на ночь гостью (сам он ночевал в другом крыле дома), пришел в себя или только сделал вид, что пришел.
После обеда Сильвинус обещал проводить Аврору до дверей ее дома, но теперь он был в этом не уверен. Пока девушка отлучилась по женским делам, молодой оратор расхаживал по комнате вдоль и поперек. Покой покинул его. Воображение все больше воспалялось,