гротеска и превратившиеся в изощренные нападения на достоинство людей, на их здоровье и даже – причем очень часто – на саму жизнь. Максу все это внушало отвращение. К счастью, внизу их башни были прорублены отдельные двери и Герти могла спокойно входить и выходить, минуя главный зал. Днем она играла в теннис с женами других офицеров или читала у себя в комнате.
Тем не менее Фоллеры все же не были полностью ограждены от жестокости СС.
Как-то в конце октября Макс сидел у себя в лаборатории. У него не было учебников, которые могли бы помочь Михалу в изучении немецкого, и поэтому доктор пользовался примерами из жизни.
– Меня зовут Макс. Я из Берлина. Тебя зовут Михал. Ты из?..
О господи, откуда же этот мальчишка? Цыган не относится по-настоящему ни к одной нации. Поэтому Макс и хотел научить его немецкому: чтобы мальчик понимал, когда о нем говорят. Это могло дать ему дополнительные шансы на выживание.
– Я – немец. Ты – цыган, – продолжал Макс.
Михал смотрел на него ничего не выражающим взглядом.
– Ты – цыган. Ром.
Мальчик энергично замотал головой:
– Нет, не ром.
Ага, он все-таки понял, что ему сказали. Видимо, Михал принадлежал к другой этнической ветви западных цыган – синти.
– Цыган. Синти. Ты, – снова попробовал Макс.
Но мальчик опять замотал головой:
– Нет, не цыган. Цыгане – дерьмо.
Макс был слегка шокирован решимостью, с которой тот ему возразил.
– Ты – в фургоне.
На листе бумаги он нарисовал конную повозку. Мальчика забрали как раз из нее. Но Михал снова яростно замотал головой, а потом взял у Макса ручку и что-то написал по-польски. Он протянул листок Максу, постучал пальцем по надписи и заглянул ему в глаза. Смысл послания был очевиден: прочти это.
– Подожди здесь, – сказал Макс.
Если Михал не цыган, это автоматически снимает одно из препятствий к тому, чтобы вытащить его из лагеря.
Макс вышел из лаборатории и в лихорадочном нетерпении зашагал по первому же коридору. Там один из свидетелей Иеговы чинил электропроводку.
– Polska? – спросил у него Макс.
– Я немец, – ответил тот.
Макс заглянул ему в глаза, ожидая увидеть ненависть. Но лицо мужчины было добрым, почти радостным. Макс от удивления вздрогнул, и ему стало стыдно. Как удавалось этому человеку сохранять свои убеждения в столь ужасающей обстановке? Макс многое бы отдал за то, чтобы хоть одним глазком заглянуть в эту веру – настоящий якорь, с помощью которого можно удержаться в хаосе жизни. Для него, Макса, таким якорем станет Михал, его здоровье и возможность выжить.
– Вы знаете здесь кого-нибудь из поляков? – спросил Макс.
В ответ свидетель Иеговы лишь мягко улыбнулся.
– Да благословит вас Господь, – тихо сказал он.
– Я спросил, знаете ли вы кого-то из поляков. Я пытаюсь спасти жизнь одному мальчику. Так вы знаете поляков, черт