«Мне изменяет жена, я это точно знаю, – объясняет мужчина, – а рога у меня почему-то не растут»? Доктор посмотрел на него удивленно и говорит: «А они и не должны расти, это, знаете ли, образное выражение такое». Мужчина облегченно вздохнул и ответил: «Спасибо доктор. Вы меня успокоили, а то я уже начал волноваться, – может кальция в организме не хватает». Генрих после этого рассмеялся, а мне почему-то было не смешно. Я шла и думала о своем.
Вечер был тихий, тёплый, какой-то парной. В школьном парке, на бугре, кричали грачи. Алая полоска заката всё ещё теплилась на западе и тени домов были дымчато-сизые, а заборы белесые и плотные как стена. Сквозь силуэты кленов на улице виделся край речного затона, мост над речкой, купола коричневатых тополей на фоне неба. И на ум почему-то пришли странные строчки стихов, когда-то мной прочитанные и всплывшие в памяти невзначай.
В камышах, как в ушах,
Засвистел коростель,
И запела душа,
Позабыв про постель…
А на следующий день я узнала, что Сони в городе нет. Она три дня назад уехала к бабушке в небольшую лесную деревушку под названием Максанка. Максанка находилась примерно в тридцати километрах от города, на высоком песчаном холме, заросшем редкими золотисто – охряными соснами. Там всегда жали только лесники, пасечники и охотники. Я там была всего один раз в раннем детстве и хорошо запомнила, как сладко ступать босыми пятками по теплому и пушистому лесному песку. Какие там прекрасные сады, как много везде ярко-желтого сухого солнца.
В тот день я не могла дождаться вечера. У себя на работе, в редакции местной газеты под революционным названием «Искра», где я заведовала отделом писем, я находилась мало. Ходила на собрание акционеров ликероводочного завода, потом в центральную библиотеку на встречу с ветеранами войны, потом в местный статистический центр и бюро технической инвентаризации. Что называется, собирала материал для будущей статьи.
Вечером я исчезла из дома, хотя Генрих в тот день и так не собирался меня беспокоить. Сидела на берегу Вятки возле пристани, слушала как в низине, ближе к Дергачевской старице, поют соловьи в зарослях ивы, мутно чернеющих над кромкой воды. Дождалась, когда по реке мимо меня пройдет теплоход, блестя многочисленными огнями, когда скроется за поворотом быстроходное приземистое судно с романтичным названием «Заря».
Сзади меня по дороге шли люди. Многие на ходу говорили. Я заметила, что старики говорят громко, о чем-нибудь простом, молодежь же – быстро и полушепотом, как бы о чем-то тайном. Иногда то спереди то сзади пешеходов пробегали разношерстные собаки, резко останавливались и возвращались по ломанной линии обратно, чтобы обнюхать заинтересовавшее их место или предмет. Люди и собаки спешили по своим делам, никто подолгу не задерживался на берегу, никто не растрачивал время впустую как я. Только в половине восьмого, откуда-то из густых кленовых зарослей на обочине дороги вдруг появилась совершенно