просто ветки, ты бежал за псом и поцарапался. Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? – Джесс заладила одно и то же, повторяя эти ужасные слова раз за разом все более и более низким голосом до тех пор, пока я не перестал его узнавать. Ее лицо было изрезано дьявольской улыбкой, жадной до страданий, а ее глаза потеряли окончательно человеческий облик.
–Прочь от меня! – заорал я во всю глотку, отмахивая стакан с водой от своего лица и падая на пол. Я постарался как можно быстрее перевернутся и ползти обратно в ванную, к своей родной лампочке, как вдруг, Джесс развернула меня и… ее лицо было в норме. Она выглядела как обычно.
–Что с тобой? Все хорошо, Алекс?– обеспокоенно продолжила она, словно ничего не было.
–А…ты… да, прости, я просто сильно ударился головой – сказав эти слова, я почувствовал как мое сознание снова сковала паника, а волосы встали дыбом, словно перед прыжком с парашютом. – Все в норме, просто мерещится. Ты не против, если я пойду, прогуляюсь?
–Нет, не против, но не далеко и аккуратней! Сперва только поешь, я сделала завтрак.
***
Никакой завтрак не нужен мне был в тот момент. Меня неистово тянуло прочь из этого богом проклятого дома, из этой темницы с хвойными сводами, прочь от этой… этой ведьмы, а не моей жены. Мне срочно нужно было выйти на свежий воздух. Голова совсем шла кругом, путая не то, что мысли, галопом мчащиеся по мозгу, а стороны света, верх и низ. Я сходил с ума? Наверное, я сходил с ума. Лучше бы так оно и было. Все мое тело трясло, словно в лихорадке, горло раздирали тысячи ржавых трезубцев чертей, на глаза давил мозг, воспаленный, как распухшая туша на жаре. Мысли, подозрения, непонимание трупными червями продолжали рыхлить обезумевший после тяжелой ночи мозг. Череп сдавило, воздух, словно кончался не в легких, а вокруг, что-то невидимое моему взору стало густыми чернильными кляксами обволакивать мои легкие. Я изошелся кашлем утопающего, который жадно не по своей воле глотал все больше и больше смертельного соленого яда океана. Мои ноги проваливались сквозь некогда уютные скрипучие половицы, я тонул словно в глубоком снегу. Я буквально вывалился из входной двери, как рыба вырывается из сетей, изнеможенная, на волоске висевшая, но живая. Яркий как в операционной свет ударил меня по глазам, словно пытаясь их выжечь за непокорность, проявленную в доме. Зажмурившись, мои глаза испытали настоящий коллапс, тьма вновь стала поглощать меня без остатка, жадно обволакивая, прожевывая своими гнилыми клыками. Я рухнул на колени, на густую, такую приветливую нежную траву. Я схватился за нее так сильно, как только смог и боль в пальцах мгновенно вернула меня на этот свет. Я сидел у крыльца на мертвой, пожелтевшей, местами почерневшей траве. Все вокруг дома словно умерло, сгорело, испепелилось. Трава напоминала торчащие ребра разлагающегося животного, она не была больше такой сочной, настоящей, живой. Не было больше видно ни бабочек, ни птичек порхающих