.

ты сумасшедший! Ты даже имени моего не знаешь! Так же, как и я твоего! И нечего здесь за вчерашнее и сегодняшнее извиняться! Как ты посмел прийти! Как ты квартиру мою нашёл!

      – Вышел из парадной. Встал под окнами. Дождался, где свет загорится…

      «Вот так просто», – пронеслось у неё в голове.

      Они смотрели друг на друга. Он – открыто и призывно. Она – растерянно и совсем уже почему-то не возмущаясь ни капельки.

      И он сказал:

      – Мне всё равно, как тебя зовут. Главное, что… Вчера я тоже сначала решил, что пошутил, когда звал тебя замуж. Но прошла только одна ночь без тебя… нет! только полночи, и я понял, что хочу всегда видеть тебя рядом. И я пришёл, чтобы предложить тебе стать моей женой.

      Она стояла перед ним в своих истрёпанных тапочках и застиранном домашнем халате, непричёсанная, невыспавшаяся. Она не помнила об этом. Она об этом забыла. Она чувствовала сейчас только, что хочет быть с ним, что хочет ответить ему «да», но понимала, что не скажет ему этого и не позволит себе быть с ним. Вместо этого она сейчас должна нанести ему удар. Сильный, безжалостный. Она должна сделать это, чтобы даже слабой надежды не осталось у этого парня, чтобы он не просто забыл её, а невзлюбил, может, даже возненавидел и никогда, больше ни-ког-да не вспоминал о ней. Может, она больше и не любит так сильно того, своего. Может, она вообще больше того не любит. Но… этот, такой красивый, сильный, искренний, и такой притягивающий её к себе… он не её, не для неё. Он – не для неё. По крайней мере, сейчас…

      Сейчас она соврёт ему (а может, скажет правду?), что любит другого, и что его она не полюбит никогда, и что он должен сейчас же уйти и из этой квартиры, и из её жизни. Она уже ощущала внутри себя, как больно будет и ей, оттого, что она будет врать про себя. Зачем? Зачем она прогоняет его?

      Она и сама не могла объяснить себе этого. Ей просто надо было, чтобы он ушёл. Ушёл навсегда. И чувствуя себя почему-то предательницей, она, наконец, собрала всё своё мужество и прямо посмотрела ему в глаза – ярко-синие под тёмными-тёмными бровями, сросшимися на переносице и в обрамлении тёмных-тёмных ресниц. Твёрдо, чтобы сразу наповал, сказала:

      – Мне тоже всё равно, как тебя зовут. Потому что я не люблю тебя и не полюблю никогда. Я люблю другого. Уходи.

      И он ушёл. Как ей тогда думалось – навсегда.

      Глава третья

      Домой! Дома.

      – Тётя Шурочка! Ну не надо! Не поеду я домой. Или ты устала от меня? Ты скажи, и я тогда уеду.

      – Да Бог с тобой, девочка! Мне только в радость, что ты у меня живёшь. Есть о ком заботиться. Да и душа живая всё же рядом. О матери твоей я думаю, о сестричке моей младшей. Ждёт она тебя. Ведь каникулы у тебя давно. Заждалась, поди. Съезди, навести мать. Побудешь там, надоест – возвращайся.

      Тётя Шура, старшая сестра матери, была женщиной жизнерадостной, говорливой и хлебосольной. И жалостливой. Так же быстро как развеселиться и рассмеяться, в одно мгновение она могла расстроиться и даже расплакаться