стороны дом восемь, третий подъезд, седьмой этаж, единственная жилая квартира. Собеседник Микаиль Фурсов, пятьдесят пять лет, ограничен в правах. Время в пути пятнадцать минут, лимитированное время общения три часа. Разрешено посетить пункт выдачи алкоголя в доме восемь. Выделено пятнадцать минут после беседы на обратную дорогу до места проживания.
Вот так-так. Ограничен в правах. Это что же он совершил такое, что его в правах ограничили? Мы ведь и так рабы Божьи, у нас есть право на две тарелки похлёбки, кусок хлеба и работу с семи утра до девяти вечера. Мне стало интересно и я, нацепив респиратор, поспешил вниз по заросшей густым бурьяном некогда асфальтовой дороге.
Чем ближе я спускался к полигону, тем больше было напрочь выбитых окон в домах, особенно на нижних этажах. Жили здесь либо безнадёжно больные, либо нарушители заповедей. Ни сокращенный график работы – всего восемь часов, ни дополнительная тарелка похлёбки не спасали. Дольше месяца никто не протягивал…
Только не подумайте, что я болтун или сплетник какой – кроме как с навигатором я никогда ни с кем не говорю, разве что с Батюшкой на исповеди.
Но иногда удаётся кое-что узнать случайным образом.
Получить искупление очень сложно. Целый месяц необходимо работать без единого замечания, выполняя норму и посещать все церковные мероприятия. А замечания иереи раздают направо и налево за любой малейший промах. Не успел упасть при его появлении на колени – замечание. Поцеловал сначала сапог, а потом руку – десять плетей. Опоздал на работу – полгода без искуплений. Поэтому каждый раз нужно чётко понимать, на что стоит потратить индульгенцию, дабы долгие недели не жалеть об упущенном шансе.
И вот недавно перед службой подошёл ко мне отец Всеволод и говорит:
– Ты, я вижу, раб Божий, усерден в молитве. Вот моё пастырское слово – иди и быстро почисть нужники в подвале, да смотри: блеску, блеску придай как новеньким. Справишься – иерею скажу за тебя. Получишь искупление в этом месяце.
Обрадовавшись, упал на колени, поцеловал ему руки, сапоги и кинулся к алтарнику, чтобы тот показал место служения.
Пока я надраивал унитазы, спустились сюда два иподиакона и уселись по разным кабинкам, не прекращая беседы.
– Да нет, зря ты так, я не брезгливый, – вещал один, – просто даже заходить в дома у полигона верная смерть. Двести юаней заплатят за службу, а мне потом двадцать тысяч на лечение рака тратить? Увольте.
– Вставит тебе отец Всеволод, по самое не хочу, – кряхтел, тужась, второй, – он ведь лично молебен проведет.
– Так ему откатят десять тысяч, событие то не рядовое. И будет он в свинцовой ризе, а потом отвезут сразу на скорой, обследоваться. Сам знаешь, там даже рабы дольше месяца не живут. А я уж лучше скажусь больным, есть кем заменить.
В нашем мире только так и узнают новости. С тех пор я перестал ходить через протоптанную на Яблоневом полигоне