первое утро свободного дня я спал до 10 часов. Потом бродил по городу. Вокруг безлюдно – все работают, все заняты, и, кажется, я один выброшен из этой трудовой жизни. Вышел на отвесный высокий берег Томи. Дух захватило от красоты. На левом берегу поднимались невысокие горы, поросшие лесом.
На следующий день я пошел на рынок, купил сливочного масла, сала и меда. Масло начало таять, и я слил его в бутылку, смешав с медом. При расчете в конторе у меня отобрали продовольственные карточки, но вырезали мне талоны по день призыва – я их отоварил. Купил я и бутылку водки – в то время и ее продавали по талонам.
В воскресенье вечером я пригласил своих друзей отметить проводы, потом гурьбой пошли в городской сад, побродили, позубоскалили. Ребята не пошли даже с девушками, которые липли к нашей компании. Поздно вечером простились. Увидимся ли вновь, и если да, то когда?
В понедельник из военкомата нас строем повели на сборный пункт. Длинный двухэтажный дом, сараи по периметру, высокий деревянный забор. За нами захлопнулись ворота с будкой часового. В просторном дворе построили в шеренгу по четыре, произвели перекличку. К нашему строю четко подошел начальник пересыльного пункта. Он поздоровался, сообщил распорядок на пересыльном пункте, сказал, что самовольная отлучка будет расцениваться как дезертирство – со всеми вытекающими последствиями. Здесь будут формироваться маршевые команды и направляться в части в сопровождении представителей этих частей. После старшина объяснил, что все должны пройти санпропускник, а вещи и ценности следует оставить в каптерке.
Потом мы мылись в городском санпропускнике. После возвращения из бани хотелось кушать, а другим, возможно, и выпить. Но каково было наше возмущение, когда, взяв свои вещи в каптерке, мы не нашли в них ничего съестного или мало-мальски ценного. Исчезла и моя бутылка с медом и маслом, кусок сала. У других – часы, деньги, носильные вещи. Все стали шуметь. Старшина начал нас успокаивать и сказал, чтобы все написали рапорта на имя начальника пересыльного пункта для возмещения убытков, перечислив все украденное. Рапорта сдать ему. Мы написали, передали, и, думаю, в лучшем случае, их использовали в уборной. Как мне думается, там действовала одна шайка-лейка из команды пересыльного пункта, которая таким образом и обогащалась. Нас в итоге накормили какой-то похлебкой с кусочком хлеба.
На вечерней поверке старшина объявил, чтобы все были наготове подняться в любое время дня и ночи и стать в ряды своей команды. Ночь я провертелся на скамейке во дворе, не решившись спать на соломе в комнатах здания. Блох и вшей там было предостаточно, а воздух – сравнить не с чем, не говоря уже о храпе. Звезды над головой, легкий ночной ветерок, узкая скамья – все это располагало больше к думам, чем ко сну. Только на рассвете я провалился в бездну, несмотря на сырую прохладу.
– Парень, ты не проспал? – толкнул меня кто-то.
Я встрепенулся. Возле меня стоял призывник, тот, что так насмешливо и презрительно бросил мне на вечерней поверке, когда раздалась