просиял от такой похвалы, а я почувствовал укол зависти.
Я не выпускал кубик из рук. Теперь уже почти совсем стемнело, но цвета я различал. Время от времени мои попытки заканчивались тем, что я портил уже собранные стороны, но сейчас удалось сохранить и синюю, и белую стороны. Я повернул кубик еще раз. И выпрыгнул из спальника.
– Чего, муравей в спальник заполз, что ли? – спросил Бригт.
– Поучилось! – Приплясывая вокруг примуса, я тряс рукой с зажатым в ней кубиком. – Я сложил кубик Рубика! – Я бросил кубик Бригту и припустил к морю, а там крикнул в сторону залива, – Юлия, я гений!
Мы почти заснули, когда Фруде, глядя в небо, вдруг заговорил:
– Думаете, они в обнимку спят?
– Кто? – не понял я.
– Леди Ди. Думаете, она в сне обнимает Чарльза?
– Спи давай! – скомандовал Бригт.
Директор вытер пот со лба и продолжил:
– Наверное, сидящим тут ученикам мои слова покажутся странными, а сидящие тут родители сочтут их еще более странными, но именно наши сегодняшние выпускники будут строить будущее Норвегии. Что бы вы ни думали, сейчас я вижу перед собой будущих лидеров.
Я посмотрел на Бригта. Если среди нас и были будущие лидеры, то подходил на эту роль только он, но сейчас этот лидер, похоже, вообще не слушал директора.
Я уставился на пол и разметку, сделанную тут для всяких спортивных игр, о которых я и понятия не имел. Прямо подо мной была нарисована красная линия. Под стулом Юлии она делала поворот и упиралась в другую линию, синюю, а та исчезала под стульями Сёльви и Гюнн. Что все эти линии означают, я не знал. Думаю, у нас в Хаугеосене этого не знал никто, даже учитель физкультуры. Мы все равно ни во что, кроме вышибал и флорбола, не играли. А эти разноцветные линии складывались в какой-то бессмысленный рисунок. Почти как квадратики в кубике Рубика.
В тот день, когда я собирался продемонстрировать Юлии мою гениальность, мама вновь слегла. Произошло это, потому что Харальд купил мопед, «Темпо-Корвет-68», из-за которого я безгранично завидовал брату. Мама очень переживала, говорила, что это невероятно опасно, и в конце концов слегла. Папа все выходные подкручивал что-то в «лорелей».
Когда мы собрались уходить, папа вышел из-под навеса, вытирая тряпкой вымазанные машинным маслом руки.
– Ничего, она свыкнется. Поезжайте.
– Это уж совсем ни в какие ворота, – сердито сказал Харальд. Он поднял мопед и вывел его на улицу. – Целая трагедия из-за какого-то мопеда.
Он нажал на стартер, но двигатель и не думал заводиться.
Харальд всегда злился, когда мама плохо себя чувствовала. Если такое случалось, он целыми днями пропадал у приятелей и дома почти не появлялся. Когда я защищал маму, он говорил, что ей надо просто взять себя в руки. Сложность заключалась в том, что чем больше он отдалялся, тем сильнее на меня давила ответственность.
Харальд давил на стартер, мопед трясся, но не заводился.
– Надо проверить, может, зажигание не работает. – Папа вытащил свечу зажигания, а Харальд снова надавил на стартер. Зажигание