капельке стекает каучук…
Сосулька
Растет сосулька гордая.
Растет сосулька важная.
Над гулом и над говором
висит себе, отважная.
И все такие мартовские,
и все такие смертные,
к ней прирастают маленькие
сосульки, тоже смелые.
Висит вторые сутки
и тяжелеет сумрачно,
и это не сосулька,
а уже сосулища!
Родимая, будь умницей!
Расти себе, пригожая!
Не тронь людей на улице,
которые хорошие!
Приглядывайся к городу —
тебе виднее сверху,
и упади на голову
плохому человеку!
Спутник в джунглях
Мы подарили спутника модель
вождю деревни маленькой – Виннеба.
Затихла танца пестрая метель.
Модель в руках вождя чуть-чуть звенела.
Вождь был в венке старинном золотом
на голове коричневой чугунной.
О чем он думал?
Может быть, о том,
что устарел он,
а венок – к чему он?
Тогда он спутник сыну отдал бережно,
курчавому мальчишке лет шести,
а сам пошел, задумавшись,
вдоль берега,
не разрешая близким с ним идти.
И под луной,
оранжевой, как манго,
весь —
таинствам возвышенным порыв,
глядел на спутник африканец маленький,
кофейные глазенышки раскрыв.
Вождь шел один
и растворялся смутно,
в века невозвратимо уходя,
и тонко пел над Африкою спутник
в руках у сына старого вождя…
«На лыжах празднично я бегаю…»
На лыжах празднично я бегаю,
снежками шишки я сшибаю.
Вокруг зима такая белая,
зеленая и голубая.
А ты не лыжница – ты книжница.
От снега прячешься, от света.
Ты так сурова, как подвижница,
но в чем подвижничество это?
Убеждена, что ты пропащая,
и у тебя святая вера,
что ты случайно к нам попавшая
из девятнадцатого века.
Ты только хмуришься и ленишься,
на всех обиженная в мире.
Ты так мрачна, как будто Лермонтов,
не написавший, правда, «Мцыри».
Ты любишь кладбища и реквиемы.
Тоскуешь, ежели не плачешь.
Порой скользнет улыбка редкая,
но ты ее мгновенно прячешь.
Не шутишь ты, не забавляешься.
Пока я утром лыжи смазываю,
ты в темный угол забиваешься
и вновь – за «Братьев Карамазовых».
Ты смотришь на мою ребячливость,
все время прячась в этот угол,
как