лунной белизны.
А под номером тринадцатым
некрасивая одна,
и ее конфигурация,
мягко выражусь,
бледна.
Видно, хочется замужества
и поэтому идет.
Аплодирует за мужество
ей собравшийся народ.
Кто же будет королевою?
Та —
с усмешкой колдовской?
Та —
с лимонной карамелькою
за лиловою щекой?
Эти женщины мне нравятся,
но на Кубе есть одна
всех затмившая красавица.
Удивительна она.
Эта женщина – вне конкурса,
Ее очи начеку,
и украшена не кольцами —
пистолетом на боку.
Все в ней плещет и волнуется,
Брови черные – вразлет.
Сеньорита Революция
по городу идет.
Ее недруги артачатся
и кричат ей «улю-лю»,
ну а я влюбился начисто…
Неужели разлюблю?
Неужели ты изверишься
и состаришься в борьбе?
Неужели ты изменишься,
изменив самой себе?
Но предвидеть все могу ли я,
если в манговом раю
ты,
как душная магнолия,
кружишь голову мою?
Пусть другие не обидятся,
но бесспорно это ты,
революция кубинская —
королева красоты!
«Всегда найдется женская рука…»
Всегда найдется женская рука,
чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.
Всегда найдется женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
припав к нему беспутной головой,
ему доверив сон мятежный свой.
Всегда найдутся женские глаза,
чтобы они, всю боль твою глуша,
а если и не всю, то часть ее,
увидели страдание твое.
Но есть такая женская рука,
которая особенно сладка,
когда она измученного лба
касается, как вечность и судьба.
Но есть такое женское плечо,
которое неведомо за что
не на ночь, а навек тебе дано,
и это понял ты давным-давно.
Но есть такие женские глаза,
которые глядят всегда грустя,
и это до последних твоих дней
глаза любви и совести твоей.
А ты живешь себе же вопреки,
и мало тебе только той руки,
того плеча и тех печальных глаз…
Ты предавал их в жизни столько раз!
И вот оно – возмездье – настает.
«Предатель!» – дождь тебя наотмашь бьет.
«Предатель!» – ветки хлещут по лицу.
«Предатель!» – эхо слышится в лесу.
Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе все это не простишь.
И только та прозрачная рука
простит, хотя обида и тяжка,
и только то усталое плечо
простит