Робеспьера в глаза столичного следователя, слипавшиеся от бессонницы по причине семейной драмы, и докладывал ему без обиняков, как демократ демократу:
– Эта фиктивная бригада, товарищ Пальчиков, является лишь одной, вовремя мной вытянутой ниточкой из целого клубка преступлений. Налицо следующие криминальные факты: разбазаривание местным железнодорожным руководством госимущества в лице паровоза, злонамеренная порча трех километров асфальта с целью подрыва перестройки нашими областными милитаристами при помощи их тягачей и, наконец, хищение, расчленение и незаконная продажа паровоза по частям с целью наживы коррумпированной администрацией больницы. Партаппарат и его ставленники не дремлют.
«Ого, какой инстинкт выживания, – брезгливо поморщился внутри себя Пальчиков. – А ведь всего лет семь назад этот борец против партаппарата закатал в мордовские лагеря по статье за антисоветскую агитацию местную учительницу музыки только за то, что при обыске у нее нашли «Жить не по лжи» Солженицына, портрет Сахарова и кассеты Галича».
Замоблпрокурора перегнулся через стол и даже не прошептал, а конспиративно продышал:
– Перестройка в опасности, товарищ Пальчиков. Это дело мне удалось открыть только благодаря тому, что мой непосредственный начальник, наш областной прокурор, сейчас в отпуске – в Крыму, и конечно, в теплом гнездышке номенклатуры – «Ореанде». Я, например, лет пять подряд подавал заявки на путевку в «Ореанду», но они отделывались от меня Трускавцом. Пока этот брежневский подхалим в своем кресле, у меня связаны руки.
«Ага, вот ты о чем печешься, сукин сын, а не о перестройке, – с зеленой тоской подумал Пальчиков. – В кабинет областного прокурора на этом паровозе хочешь въехать. Как все это скучно и противно – мочи нет».
А зампрокурора продолжал доверительно выдышивать в него свои прогрессивные намерения:
– Надо ударить этим паровозом по старой гвардии. Надо поднять дело о паровозе до всесоюзных масштабов.
«Вон куда ты метишь. Из гуся канавного – до орла заглавного», – криво усмехнулся в душе Пальчиков, но на лице нарисовал союзническое выражение, подбадривающе кивнул.
Зампрокурора перегнулся к нему через стол настолько близко, что казалось, уже собирается его целовать взасос:
– Я бы хотел, чтобы вы довели наш разговор до сведения вашего шефа. Это истинный прораб перестройки. Вообще я хотел бы с ним пересечься. Тет-а-тет. Есть идеи…
И тут-то Пальчиков не отказал себе в удовольствии посмотреть, как будет меняться лицо этого прогрессиста.
– С удовольствием выполнил бы вашу просьбу. Но разве вы еще не знаете, что со вчерашнего дня у нас новый шеф? В газетах об этом будет напечатано завтра. Да, да, вы угадали – это именно он. Как о нем говорят – кристальный коммунист.
Зампрокурора привстал, и было видно, как от необходимости немедленной переориентировки подламываются его наполеоновские ножки. Но он собрался и организованно расцвел лицом