которое надеялось быть замеченным, вздохнул зампрокурора. – Как в песне поется: «Была бы страна родная…» А вот за совет спасибо. Так вы устроите мне встречу с вашим шефом?
Перед отъездом из этого города Пальчиков заехал еще раз в полиомиелитную больницу, выпил с главврачом спирта, сказал, что врачи могут не беспокоиться, – дело закрыто.
В ночном дворе больницы на земле лежали золотые окна, а в одном из них виднелся черный силуэт мальчика-подростка, сидящего на подоконнике и читающего книгу. Силуэт был несколько неправильный, какой-то погнутый, будто чьи-то недобрые руки разламывали детское тело, повредили, но до конца не сломали.
Пальчиков обошел отражение окна, чтобы не наступить на него, и, оставаясь в темноте незаметным, тихонько подошел к настоящему окну.
Мальчик, оказывается, читал вслух. Он читал другим больным детям, лежащим в послеоперационной палате и невидимым со двора.
Вот что читал мальчик:
– «Скажи-ка мне, красавица, – спросил я, – что ты делала сегодня на кровле?» – «А смотрела, откуда ветер дует». – «Зачем тебе?» – «Откуда ветер, оттуда и счастье». – «Что же? Разве ты песнею зазывала счастье?» – «Где поется, там и счастливится». – «А как неравно напоешь себе горе?» – «Ну что ж? Где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко».
«Откуда это? – подумал Пальчиков – Это что-то давным-давно знакомое, что-то совсем свое, родное, но что?»
Однако у него не было времени слушать дальше, потому что он возвращался в Москву ночным поездом. Но прежде чем сесть в обшарпанную, полуразвалившуюся машину «Скорой помощи», за рулем которой был главврач, Пальчиков чуть постоял у единственной части паровоза, не сданной в металлолом, – у черной, светящейся от промасленности паровозной трубы, стоящей во дворе больницы как памятник теплу, отданному паровозом детям.
Пальчиков вошел в комнату дежурного по вокзалу, который без воодушевления пил блеклый чай под фикусом, зачахшим в рассохшейся кадке, настукивая какую-то, видимо меланхолическую, мелодию ложечкой по клавишам селектора.
Пальчиков показал дежурному красную книжечку МВД.
– Могу я аморально использовать служебную телефонную связь в личных целях? – спросил Пальчиков.
– Более аморально – во время антиалкогольной кампании непатриотично пахнуть на других людей водкой, которой им тоже хочется, – с невеселостью, скрывающей невысказанную слабую надежду, сказал дежурный.
– Это спирт, – поправил его Пальчиков. – Спирт, варварски отнятый у детей в больнице, – и протянул дежурному пузырек с микстурной гофрированной шапочкой, подаренный ему на дорогу главврачом.
Дежурный, оживившимися глазами глядя на пузырек, сам набрал названный ему номер, и Пальчиков услышал московский голос Алевтины.
– Привет! – сказал Пальчиков.
– Ну, – ответила она.
– Что «ну»?
– Ну скажи что-нибудь…
– Слушай, ты не помнишь,