девочки. А теперь ты взрослая, умеющая владеть собой барышня – смолянка. Ты же знаешь, как должна относиться истинная смолянка к людям, которые ей не нравятся?
Натали, разумеется, знала, потому как Ольга Александровна изо дня в день нам поясняла, как должна вести себя смолянка и что она должна думать. И, что немаловажно, еще и показывала это на собственном примере: ни разу за девять лет обучения я не слышала, чтобы наша начальница повысила голос, высказалась о ком-то дурно или пренебрежительно.
И я, и Натали, и, наверное, каждая из смолянок стремились к тому, чтобы стать похожими на Ольгу Александровну.
– Вероятно, я должна найти в ней что-то хорошее, – неохотно признала Натали.
– Умница! – похвалила я. – И я уверена, в ней есть это хорошее – за что-то же ее полюбил твой отец.
Я поддержала Натали улыбкой, и та ответила мне тем же – кажется, у моей подруги даже настроение улучшилось после того, как она приняла решение помириться с мачехой.
– Лиди, перед тобой я тоже должна извиниться, – снова вернула жалобный взгляд Натали. – За то, что не пошла с тобой на прогулку. Вероятно, тебе очень хотелось поговорить, а я этого не поняла, потому что все мое внимание занял Митенька… – Лицо ее озарила улыбка. – Он такой славный малыш, ты себе представить не можешь! Завтра я обязательно тебе его покажу! Вася дал ему свое отчество и фамилию. Папенька, конечно, ужасно разозлился, узнав, но запретить все равно не мог. Хотя и пригрозил, что даже лишит его наследства. Однако Вася не испугался и все равно хочет жениться на Даше! Лиди, правда же, он поступил храбро, как настоящий мужчина?
Мне очень хотелось сказать подруге, что настоящий мужчина сперва ведет женщину под венец, а потом уже заводит детей, но я смолчала.
Признаться, я даже восхищалась Натали сейчас. Очень мало я знала людей, которые могут любить так искренне и бескорыстно. Совершенно не придавая значения тому, что племянник – незаконнорожденный и что его мать всего лишь горничная. Скажу честно, я бы так не смогла.
Натали же любила людей исключительно за их внутренние качества и всей душой стремилась помогать слабым. Пусть запала ее хватало ненадолго, как с госпиталем. Впрочем, большинство людей вовсе не считают нужным задумываться о бедах посторонних.
Я поступила в Смольный на три года раньше Натали. Эти три года были самыми тяжелыми в моей жизни: я ужасно говорила по-русски, не понимала и половины того, о чем ведут речь мои подруги по институту. Да и подругами они лишь назывались – девочки искренне хотели меня поддержать, зная, что я недавно осиротела, но были бесконечно далеки от меня. Да и то, что совсем недавно во Франции случился переворот, сокрушивший Вторую империю, сыграло свою роль – меня, француженку, считали, наверное, иностранной шпионкой и противницей монархии.
Я была ужасно одинока в то время.
Натали же едва ли не с первого дня своего появления в Смольном стала душой всего нашего курса. По счастью, ее поселили в одном дортуаре со мной, и даже кровати наши стояли рядом. Позже выяснилось, что Натали тоже потеряла мать,