понятия не имеющих даже, что такое Лотереомон. Способных лишь дышать и совокупляться. «Груа-бруа, гыгыгагайс футуро…» – прочла бы она к слову еще из Лотереамона…
«Шато фужеро уно дотруа», – подхватил бы Санек. – Странное совпадение, но и я тоже чего-то одинок сегодня.
– О, я так была бы рада продолжить эту интересную беседу.
– Увы, сегодня я занят. По это самое. Брифинг в холдинге, потом симпозиум в консорциуме. А завтра – в Венецию.
– О, что же делать? Неужели мы никогда не увидимся? – воскликнула бы она.
– Короче, отставить панику. Бизнес-планы, короче, у нас следующие, – тут проговорил бы с умной шпионской улыбкой Санек, – я освобождаюсь в полночь. Ровно. И – к вам. И, короче, ничего банального – чинзано-пармезано, авокадо-мармеладо. Только мы. Свечи. Лотереомон.
– Свеча нетерпеливо будет гореть на окне моего коттеджа в ожидании вас, Александр».
«Толстая, с придурью, явно одинокая, – подумал Санек. – Никуда не денется».
– Девушка, а что вы сегодня делаете после работы? – спросил он у толстой, попросту так и белозубо, как черноморский матрос.
Толстая девчонка довела глазами до конца строчки, запнулась о точку – и подняла на Санька глаза: с некоторым усилием и крепко подняла, как гантели.
Она совсем ничего не сказала. Просто стала смотреть на Санька в упор. Глаза у нее были даже немного красивые.
– Тут такие обстоятельства сложились, – сказал Санек, – что сегодня какой-то день такой. Редко такое бывает, но этим вечером мне, как ни странно – деваться НЕКУДА. Давайте вместе, может, порешаем? – тут Санек улыбнулся мужественно и немного развратно, как американский шпион и одновременно гинеколог.
– А что тут решать? Все предсказуемо. Вечером я приеду домой, поем, лягу. И буду читать, – наконец, сообщила толстая.
«– Вообще-то это означает: пошел ты в жопу, Санек, – подумал Саня. – Не совсем, но процентов на семьдесят. Или наоборот, заигрывает? Дура».
– А что будете читать? – спросил Санек. А что еще у нее спросить-то?
– Наверно, опять Гюисманса. Или опять Мейринка. Эти имена вам что-нибудь говорят?
– Нет, – признался Санек. – А вы все время читаете, что ли? Не скучно?
– Скучно, – кивнула толстая и поэтическая девушка. – Поэтому и читаю.
Они помолчали. Помолчали так, что Санек услышал, как в глубинах магазина капает вода и ворчит старый холодильник.
Толстая, глядя на Санька сравнительно большими своими глазами, продолжила наконец:
– Скажите, а вы в шахматы играете?
«О как, поворот на сто восемьдесят, – весело подумал Санек. – Все было, но такого еще не было. Вот они, читательницы стихов. Толстые-то».
– Можно, – сообщил он. – Любитель, конечно. Но в детстве на турнирах медали получал за это дело.
Санек врал. Он даже не помнил, когда и с кем играл.
– Так я и думала, – сообщила толстая стихотворная девчонка. – И вы – шахматист. Никого вокруг, кроме коней и слонов. Смертельнее всего я ненавижу шахматные фигуры.
«О