и обнимает дочь, украдкой щупая щеки – нет ли жара, вечного спутника этой болезни? На сей раз приступ был короче обыкновенного, да и легче тоже. Так что авось обойдется.
– Но больше без шали выходить не вздумайте! – голос Софьи Алексеевны становится более строгим и жестким. – Вам, кажется, не пять лет, чтобы я об этом постоянно напоминала!
– Хорошо, маменька, – говорит Элен. Слабость мешает ей думать о чем-то другом, кроме как о сне. Она не спеша встает и, опираясь на руку матери, поднимается вверх. Заглядывают в музыкальную комнату, и матушка делает красноречивый жест в адрес Мари, увлекшейся музицированием – ноктюрн уже сменился развеселой мазуркой. Та, поняв, в каком состоянии сестра, прерывает игру на половине ноты, бросив досадливый взгляд в адрес Элен. Той даже кажется, что Мари ворчит: «И снова грусть, и снова черная меланхолия… Надоело!»
…Уже лежа в постели, Элен вспоминает о забытой в саду книге. Хочет послать горничную за ней – но передумывает. Вряд ли ночью будет дождь. Да и читать нынче не хочется. «Она была слишком хороша для этого мира…», – повторяет она про себя эту фразу.
– Или мир был слишком плох для нее, – добавляет девушка вслух.
***
– Мы отменим все «особые порядки». Они лишь разжигают рознь и способствуют возникновению фронды, – полковник Павел Пестель говорит, по своему обыкновению, не глядя на своего собеседника. Разговор ведется не под запись, но каждое сказанное слово получается у Пестеля чеканным. Интонация такая, будто бы он читает длинную, небогатую событиями, зато наполненную описаниями книгу. Князь Сергей Волконский устало смотрит на приятеля. Стрелки напольных часов приближаются к трем утра. За незашторенным окном уже можно увидеть, что вдалеке, за пшеничными полями, небосвод уже сереет. Ночи в конце мая стоят короткие, утро наступает сразу и неожиданно, а они еще даже не ложились. Волконскому страсть как хочется расстегнуть вицмундир хотя бы, но в присутствии своего соратника делать это несколько неловко. Вот и приходится сидеть чуть ли не на вытяжку, слушая соображения полковника по поводу грядущего переустройства России.
– Фронда… – повторяет Сергей. – Слишком часто это слово используют по делу и без, не ведая его истинного значения.
Пестель прерывается и смотрит на своего собеседника немигающими темными глазами. Слишком часто Волконский ловил на себе взор своего товарища по обществу, и слишком велико было искушение сравнить его со взглядом хищной рептилии, сосредоточенно выглядывающей свою добычу.
– А каково же его истинное значение, князь? – с легким вызовом в голосе спрашивает полковник.
– Нынче у меня нет сил еще и преподавать вам уроки истории, – откликается князь. – Надеюсь, вы, республиканец, помните, что Фронда при юном Луи Четырнадцатом поставила своей целью именно ограничение власти монархической. Не хотите ли вы сказать, что видите себя новым монархом?
– Полно,