не нравятся? Я хочу рассмотреть проблему со всех сторон, а не только с той, с какой тебе угодно, – возразил князь. – И вот я вижу, что нас ждет то же самое, что и 35 лет тому назад в многострадальной Франции.
– Дураков воевать с Россией нет, – уверенно произнес Пестель. – Или же ты веришь в незыблемость Священного Союза? После всего, что Его Величество сделал, дабы отвратить Австрию от нас?
Волконский удивился осведомленности приятеля в дипломатических вопросах. Вот уж не думал-не гадал… Освобождение Греции от турецкого ига вызвало предсказуемую для опытных дипломатов, но совершенно неожиданную для императора Александра, искренне поверившего в единство европейских христианских держав, отрицательную реакцию у англичан и французов. Австрийцам, еле сдерживающим турецкую угрозу, подобное положение дел было еще более неугодно. В Европе сложилось мнение, будто бы подобная затея нужна лишь для тщеславия императора Александра. И даже среди приближенных государя раздавались голоса против «очередной никому не нужной войны с турками непонятно за что». В тайном обществе мнения были противоречивыми, и Серж отлично их знал. «Мы, конечно же, победим, государь в очередной раз покроет себя славой, но у нас-то ничего не изменится. Крепостное право останется, военные поселения расползутся по всей стране, да еще и скажут, что все это поспособствовало нашей победе над басурманами», – так судил Муравьев-Апостол, один из тех, кто пришел в общество «защищать русский народ и спасать его от произвола высокорожденных честолюбцев». «Конституция есть у поляков, предавших нас в самый решающий момент», – продолжал тот же Орлов. – «В Остзейском крае крестьяне свободны уже несколько лет как. С грядущей победой мы увидим восстановление древней демократии в Элладе. Но русские, как всегда, останутся ни с чем. Ибо варвары и свободы не заслужили». Такие мнения вскоре сделались преобладающими над всеми остальными. Вскоре даже составился план действий – устроить переворот тотчас как будет объявлена война и выйдет приказ о начале движения Второй армии. «В этом мы чем-то родственны несчастным восставшим бретонцам», – горько усмехался Серж, узнав о решении управы – правда, не окончательном.
– Я уже ни во что не верю, – вслух отвечал Волконский. – Но суди сам: помимо Священного Союза, существует и такое явление, как династические связи. Мне не хватит пальцев обеих рук пересчитать, со сколькими династиями родственен наш государь…
Пестель внимательно посмотрел на своего приятеля. Волконский тогда не присутствовал на собрании, на котором Якушкин и прочие говорили, будто бы без цареубийства не обойдешься, причем одним государем дело не должно ограничиться. «Беда Франции в том, что Конвент остановился лишь на короле и королеве», – кричал пьяный Якушкин. – «Надо было их всех… под корень». Когда Сержу Волконскому стало известно о том, что говорилось на собрании, он форменно вышел из себя. Витиевато выругавшись, он добавил: «Вы,