проза вряд ли так интересует власть предержащих, как дерзкая и красочная поэзия», – ввернул фразу Серж. – «Лично мне не хочется быть вставленным в очередную глупую поэму…» «Зато теперь сей Сверчок напишет нам не панегирики, а эпиграммы», – подытожил Василий Давыдов. – «Он вспыльчив донельзя. Разозлим его чем-то – и устроит тут разоблачение перед всеми». «Скорее уж, перестреляет на дуэли одного за другим», – добавил Якушкин. И весь разговор свернул на то, что же этот «юный гений» учудил, находясь в ссылке, и что творил, будучи в Петербурге – кого звал на дуэль (количество вызовов почему-то не совпадало с количеством убитых или раненных сим господином – точнее, число последних было фактически равно нулю, что доказывало – бретерством Пушкин не промышлял), за какими женщинами волочился (при этом число постоянных любовниц тоже оказывалось каким-то незначительным), какие суммы проигрывал в карты и, наконец, каким важным господам он насолил своими эпиграммами и вольнодумными поэтическими высказываниями (Пушкин не мелочился и адресовал большинство своих сатир весьма важным господам, а то и самому государю императору – за что его и ценили). Приводились цитаты из его стихов, которые Серж прочитать не удосужился. У него не было времени и желания читать художественную прозу, тем более, поэзию, и он считал, что совсем не разбирается в этом искусстве. Однако услышанное и прочитанное им из Пушкина запомнилось – похоже, на русском начинают писать так же, как давно уже пишут на французском: легко, бегло и метко. Но хороший литературный слог и известность еще не доказывали, что сей субъект мог быть полезен для Союза.
– У Александра Сергеевича творчество столь многогранно, что я не решусь выбрать что-то одно у него, – отвечал князь Волконский.
Мари только хмыкнула, иронично взглянув на собеседника. Элен быстро проговорила:
– И все его стихи хороши по-своему, поэтому мне тоже сложно назвать свое любимое стихотворение…
– И никуда нам не скрыться от этого Пушкина с его виршами даже в родительском доме, – раздался над ухом у девушки густой, с торжественной интонацией, не соответствующей сказанным словам, голос ее старшего брата. Элен невольно вздрогнула. Серж посмотрел на приблизившегося к ним Александра Раевского, человека неопределенного возраста с навечно приклеенной к его лицу иронической ухмылкой. Он его тоже знал по обществу и по службе.
Прежде дерзкая Мария лишь испуганно взглянула на старшего брата, не решаясь сказать ему в ответ колкость.
– Что поделать, mon ami, если в нынешних краях сия личность занимает умы слишком многих? – отвечал князь Волконский, слегка поморщившись от интонаций и позы приятеля. Помилуйте, сей Александр пребывает в родном доме, а ведет себя даже перед сестрами так, словно разыгрывает на сцене роль Гамлета!
– Но прежде всего я хотел бы поздравить нашу Элен с двадцатыми именинами в ее жизни, – деланно улыбнулся Раевский. – И пожелаю ей не оставаться