будущей книги возник перед его взором совершенно неожиданно, – объяснить это невозможно: просто явился некий звук, некое предчувствие, и сейчас он находится в «графоманском периоде», фиксируя на бумаге все подряд, даже не задумываясь над результатом, вскакивает по ночам, записывает на улице, в метро, так что иные мнительные москвичи порой принимают его за вражеского шпиона.
Только спустя несколько лет, уже после кончины поэта, мне довелось увидеть папку с собранными им в ту пору материалами – набросками стихов, прозы, дневниковыми записями, на которой было начертано – «Книга Ирины».
По свидетельству вдовы поэта Ирины Машковской, после очередного переезда в новый дом, в ноябре 1993-го, к своей прежней работе он больше не прикасался. Мало того, в одном из своих последних интервью он сообщил журналисту, что надеется все же собрать новую книгу со страшноватым названием «Последний возраст»…
Впрочем, российское общество в те годы занимали совсем иные проблемы – о Левитанском почти не писали: по поводу его новой книги «Белые стихи» журналисты хранили гробовое молчание, которое продолжалось вплоть до 1995 года. Телевизионные сюжеты того времени о творчестве поэта можно пересчитать по пальцам одной руки.
12
С осени 92-го я стал записывать на свой журналистский диктофон беседы с Юрием Левитанским. В ходе наших разговоров, и особенно впоследствии, во время многочисленных интервью 1995 года, он сформулировал свои взгляды по некоторым вопросам культурного и исторического развития российского общества, которые сегодня с полным правом можно считать его Завещанием.
Время, наступившее в России после 1991 года, поэт считал принципиально новой эпохой отечественной истории. Масштабы происшедших изменений он полагал под стать геологическим, случающимся в общественном сознании, может быть, один раз в тысячу лет. Так называемый переходный период, в самом начале которого нас угораздило тогда очутиться, по его мнению, начался отнюдь не вчера, вовсе не с апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года, а гораздо раньше, еще в период «хрущевской оттепели», а возможно, и сразу после смерти Сталина. Революция 1917 года, как он полагал, имела куда меньше фундаментальных исторических последствий, чем нынешний качественный скачок истории.
Переходный период не окончится ни сегодня, ни завтра и даже ни через десять лет. Нам так трудно бывает понять этот простой постулат, потому что мы привыкли измерять историю масштабами нашей крошечной жизни, – история, в свою очередь, меряет столетиями, и для ее неодолимой поступи абсолютно безразлично, что станется с каждым из нас…
Историческое развитие общества вообще протекает крайне медленно, а человеческая личность весьма консервативна и практически к переменам не способна. Чтобы вчерашние люди вдруг ни с того ни с сего стали иными – такого не бывает. Перемены в обществе происходят только путем смены поколений. Так, старшее, военное, поколение, несмотря ни на что, продолжает жить в прежней эпохе, в массе своей почитая «товарища