Вот моя деревня, вот мой дом родной. Здесь хоть кров над головой. Мамка на поселковом похоронена. Я тут привык. Все привыкли, – затянулся дядька, печально глядя куда-то вдаль.
– Положим. А чемодан?
– Чемодан больше никто не видел. И друга Димкиного. Может поймал его этот, на тебя похожий. Здоровый такой пень, чернявый, цепь на шее в два пальца. У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том. Как с него писали, – прилёг мужик на мокрый асфальт.
– Ведьма еще жива?
– Жива, живее некуда.
– Так может она про чемодан знает?
– На кой он тебе сдался? От него одни беды.
– Да так, интересно просто стало.
– Там, говорят, магия чёрная замешана. Страшная. Я – человек верующий, в такие дела не лезу. И тебе не советую.
– Покажешь, где колдунья ваша живет? – без тени иронии спросил пижон.
Дядька мялся как девка на выданье.
– Сколько? – зашуршал Вил купюрами.
– Не-не, я не это, мне не, не, – отнекивался дядька, а сам искоса высматривал какого номинала бумажки.
– Да ладно, дядь. Ты мне поможешь, я тебе. Взаимовыручка. В мире сейчас всё так решается, да?
Мужик отхаркнул, затушил бычок об асфальт и спрятал озябшие руки в дырявые карманы.
– Пятьсот, штуку? Сколько, не стесняйся, – расщедрился гость.
– На чекушечку. – тихо-тихо промямлил мужик.
– Что? Не слышу.
– На чекушечку, – чуть громче повторил дядька, опуская глаза в пол.
Вил протянул товарищу пятерню, вложив тысячу в ладонь.
– По рукам?
– Так это да, – покраснел мужик то ли от подскочившего давления, то ли от стыда.
– Вот и супер. Дорогу покажешь?
– Как договаривались.
– Дядь, ты стоять то можешь?
– Нормально, нормально, – чуть пошатываясь двинулся мужик в сторону девятиэтажек.
Несло от провожатого за версту. Но пижон уже успел принюхаться к волшебному амбре, в котором слышались нотки сервелата, горбушки с чесноком и подъездной штукатурки вперемешку со спиртом.
Путь предстоял короткий, слава всем богам. Иначе от ядовитых паров Вил опьянел бы еще до того, как постучался в дверь к ведьме. Квартира Ванги местного разлива находилась на третьем этаже стандартной поселковой панельки. Окурки на лестницах, банки от огурцов в углах, желтые аммиачные подтеки на стенах и даже одинокие застиранные рейтузы на перилах казались чем-то весьма привычным для подобных мест. Со всех сторон гудели трубы, орали дети, варились пельмени и компоты, чирикали попугаи, лаяли домашние псы и гулом по всему пролету отдавались диалоги из мексиканских сериалов: « Это амнезия, Сантьяго! Я люблю тебя!»
– Дальше ты сам, не обессудь, – в пятый раз нажимал на заевшую кнопку лифта дядька.
– Так и чего сказать?
– А чего хотел, того и говори. Я ни ногой. У меня от одного её взгляда изжога всю ночь. Не, не пойду.
– Ну хорошо, а звать даму как?
– Розой Алмазовной звать.
– Алмазовной? –