буйный, прядает, кидая вширь ногами;
Немая женщина с желанными губами,
Раскрытыми для нег, как розовый бокал,
Что в забытьи моем я вновь и вновь искал!
Я знаю, – ты спешишь… Твои мерцают взоры.
Окно зовет тебя; открыты дерзко шторы
На площадь шумную, где каждый друг и брат, —
И пальцы по стеклу насмешливо стучат…
О, конь! Каким тавром плечо твое отметить
Иль бархатистый круп, чтоб, – где тебя ни встретить, —
Моя рука одна властительно легла
На холку длинную бездумного чела,
И ты пошел за мной, забыв и степь и волю,
И буйных косяков приманчивую долю?
Какой бы тайный знак мне в сердце начертать
Твоем, о женщина, чтоб, обратившись вспять,
Ты вновь пришла, любя, и, сжав чело перстами,
Сжигала кровь мою безумными словами?
XIII
Уездная
Я люблю печаль уездных городов,
Тишину ночей беззвездных, гул подков;
Площадей ленивых травы – подорожник и лопух —
И причудливые нравы пригородных молодух.
Что мне в том, что машет осень рукавом,
Льется дождь, другим несносен – что мне в том?
Переклик неугомонный ржавых труб
Сердцу, ищущему звоны, – только люб!
Сердцу, любящему струны, – лучший друг
Ночь, несущая буруны, матерь вьюг.
На стене моей беленой два скрещенные ружья
И портрет необметенный – будто милая моя;
Затянуло паутиной взор усталый, неживой,
И над грудью лебединой окружило как фатой.
Ударяет тихо в ставни чья рука, —
Или ты, друг стародавний, ты, Тоска?
Нежно бусы прозвенели на губах.
Этот пламень в гибком теле, детский страх!
Ах, в пурпурных этих волнах мне ли к берегу доплыть?
Ты притихнешь и подсолнух станешь робко теребить.
На груди, не позабыла, принесла стыдливый дар
И, потупясь, говорила: муж хмелен и стар…
Как любил я эти нравы молодух!
Площадей ленивых травы и лопух;
Тишину ночей беззвездных, заглушенный гул подков, —
Грусть забытых и безвестных, слишком русских городов.
XIV
Ты в дубленом полушубке
Хороша, как зимний день!
Целовал бы эти губки,
Да подняться что-то лень.
Сапоги твои расшиты,
На подковке каблучок;
Брови хмуры и сердиты,
И нахохлился платок.
А глаза – что у голубки:
Не видал таких во сне…
Целовал бы эти губки,
Только жутко что-то мне.
Слово горькое отрубит
Иль ударит – не беда!
Страшно, если приголубит,
Зацелует навсегда.
Брови хмуры и сердиты,
Ходят бусы на груди…
Нецелованный, небитый
Лучше мимо проходи.
София
* * *
София, София, Небесная Дева,
Кропила и грела ты эти поля;
Но рдяные заросли вражьего гнева
Мне