горе. Но позади бушевало пламя, с ревом пожирало росшие вокруг дома деревья и он в отчаянии слышал их плач.
Шейбалы шли по улице, по черной точно уголь земле, а по обочинам обгорелые, полуразрушенные дома глядели на путников пустыми глазницами выбитых окон. Не было слышно ничего, кроме шагов и биения собственного сердца. Владислав шел за матерью, он так боялся потерять ее. В его ушах до сих пор раздавался ее истошный крик, молящий о пощаде, и в тот миг сильно екнуло его сердце. Сейчас Владислав видел перед собой дорогу, и свет на нее не падал. Его глаза узрели нечто иное: они шли по углям, а вокруг разрывалось-колыхалось жаркое пламя. Это был ад.
Глава вторая
Шейбалы выбрались из-под пристальных взоров вооруженных немцев, когда с поднятыми руками, неся тяжелые котомки за спиной, перешли границу Украины и Польши. Владиславу все время хотелось обернуться, в последний раз взглянуть на оставленный-потерянный рай своего детства. Там, за спиной, осталась и Катаржина, а он из-за войны даже не смог попрощаться с ней, увидеть ее. Он не знал, где она и что с ней: может, ни девушки, ни ее родных и в живых уже нет? В этой буйной волне человеческая жизнь ничего не стоит: как трава, которую топчут ногами, как песчинка пыли, кою убирают одним взмахом руки.
Преодолев трудный путь, семья добралась до Варшавы – живы, и на том спасибо. Поселились они в квартире тети Софии – сестры Брониславы, в еврейском квартале. Евреи приняли их за своих, первое время помогли и с работой, и просто обосноваться на новом месте – теперь уже навсегда. Когда жизнь наладилась и пошла своим чередом, тут-то и произошло новое недопонимание между Станиславом и Владиславом. Отец желал направить стопы сына по собственному пути – стать архитектором либо художником; мать умоляла сына пойти учиться на врача, ибо тогда он везде найдет работу, всюду понадобится его помощь – особенно на пороге войны. Но Влад чувствовал, понимал, что не может так, нет сил у него пойти против самого себя. С детства – еще тогда, когда он впервые сыграл роль гриба в школьном спектакле, в него вселилась уверенность, что он нашел свое призвание, что он выучится на артиста. Вечером за чашкой кофе молодой человек поделился планами с родными:
– Папа, мама, я благодарен вам за все, что вы сделали для меня, но ныне я решил поступать в театральный вуз, мне хочется стать артистом.
Бронислава перестала размешивать чай, искоса взглянула на мужа. Тот в гневе бросил ложку на стол, стукнул кулаком так, что чашки подпрыгнули, вперив злой колючий взгляд на сына, проговорил:
– Я не позволю тебе этого. Не бывать тебе актером, таки не бывать! Ты, наверное, позабыл, из какой семьи и кто были твои предки; моя мать являлась урожденной дворянкой, отец мой занимал должность мэра, твой двоюродный дядя, коего ты так горячо любил, имел сан архиепископа. А ты, Влад, хочешь опозорить наш род?!
От гневного крика отца, от неимения поддержки в родной семье, молодой человек