и ближе ворота и тюрьма, все дальше и дальше отчий дом и бедная любимая мать.
Глава пятая
Владислав вошел за немцем во двор большого дома, посреди которого располагался сарай. У ступеней некогда студенческого дома офицер приказал остановиться и ждать его возвращения. Оставшись один, напротив высокой стены кирпичной кладки, за которой простиралось то широкое зеленое поле, Влад глубоко вздохнул. Он лишь раз взглянул на голубое небо, высоко на фоне голубого простора парила одинокая белая птица – свободная. Сердце его сжалось от боли и отчаяния, он ясно осознавал, что этот день, возможно, станет его последним в жизни. И тогда душа его освободиться от земных оков и устремится ввысь – к свету. А, может статься, та белая птица – ангел, предвестник смерти?
Шаги, тяжелые, громкие, вновь раздались неподалеку. Владислав вздрогнул, он знал: это гестаповец. Офицер с собакой подошел к нему, приказал:
– Иди за мной.
И молодой человек снова подчинился, силы его постепенно оставляли. Они поднялись на второй этаж, вступили в темный длинный коридор. Офицер обмолвился парой слов с двумя охранниками, после чего привел пленника к четвертой двери. Отворив тяжелый замок старым ключом, он втолкнул Влада в камеру и с громким стуком закрыл за его спиной дверь. Ключ несколько раз повернулся. Стало темно как ночью. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Владислав разглядел еще двоих пленников: то были мужчины средних лет – поляк и югослав. Оба с недоверием и нескрываемой враждебностью смотрели на вновь прибывшего, но ничего не говорили.
Владислав осмотрелся. По бокам стояли две кровати без матрасов – лишь проволочная сетка, в дальнем углу ведро для справления нужд, из него исходил зловонный запах, а под самим потолком белело крошечное оконце, до которого так просто было не добраться. Молодой человек со вздохом опустился на пол и стал ждать – а чего, того сам не понимал.
Заключенный поляк вдруг согнулся вдвое, прижав руки к животу, и корчась от боли, пошел к ведру. Влад сглотнул слюну, к горлу подступила тошнота. Сейчас он готов был умереть, нежели терпеть невыносимый запах.
Югослав указал рукой на поляка, объяснил:
– У него брюшной тиф, оттого и недержание. Долго он не протянет как и все мы.
Владислав ничего не ответил. В его голове пронеслись другие мысли, а внутренний взор устремился за эту темную стену, за ворота, в родной дом, где лежал умирающий отец и также как этот заключенный страдал от брюшного тифа. Комок рыданий вновь подступил к горлу, глаза накрыла пелена слез. Дабы хоть как-то отвлечь себя от тяжкий дум, юноша принялся читать начертанные надписи на стене некогда сидящих здесь пленников: «я умираю, передайте моей супруге Марии…", «мое имя Марек, меня завтра убьют…»
Югослав поглядел на Влада, спросил:
– Ты кто? Как тебя зовут?
– Я Владислав, армянин, – он не стал скрывать правды.
– Это уже не имеет значения, в этом месте все