в проявителе.
– Пап, так я вроде по часам…
– Значит, неправильные температура или концентрация.
У сына задрожала губа, навернулись слёзы:
– Кажется, я перепутал, когда записывал.
Раньше Сеня непременно бы пошёл с сыном, проверил записи, они нашли бы ошибку, всё исправили. Потом вместе сделали бы всё от начала до конца ещё раз, и два, и три. Пока сын не запомнил бы каждый этап. Но Сеня промолчал, глянув на телевизор. Подошёл к нему, провёл пальцем: под ним проявился серо-зеленоватый тусклый экран, а по краям следа остался пыльный налёт.
Гешка смотрел на отца, потом на меня. Я протянула руку, подзывая к себе. Сын присел рядом, зарылся в мои объятия.
Цыкнув щекой, муж пошёл за тряпкой и принялся вытирать пыль. Сначала на телевизоре, потом на лакированных полках стенки, потом перешёл к трюмо, уставленному лекарствами, которые сменили косметику и парфюмерию.
Гешка вздохнул и, прихватив негативы, побрёл в комнату. На следующий день, когда Сеня ушёл на работу, мы решили подольше не спать. Сначала читали и рассматривали старые фотокарточки. А потом, чувствуя, что сын затаил обиду, решила сгладить поведение мужа.
Мы тепло поговорили с сыном. Он согласился, что не нужно вешать нос, если что-то не получилось. Лучше поискать варианты исправить ситуацию или проанализировать ошибки. И, раз папе некогда, можно узнать необходимое из энциклопедий или журналов.
Оставшиеся плёнки Гешка проявлял сам, проштудировав несколько книг для начинающих фотографов. И негативы, и карточки получились замечательные. Правда, Сеня их тоже проигнорировал. И я не понимала, почему он так изменился, – ведь раньше он не расставался с камерой. Охотно проявлял, печатал. Удачные кадры развешивал в коридоре на прищепках, которые цеплялись за натянутые рядами верёвки. Раньше он смеялся: «Домашняя фотовыставка». А сейчас одно упоминание о фотографии вызывало на лице мужа гримасу боли.
В нашем доме день ото дня становилось печальнее и тише.
Каждое утро и каждый вечер мысленно умоляла то ли саму себя, то ли Бога, то ли высший разум поскорее забрать меня. Боль разливалась по телу, отдаваясь кувалдами в затылке. Меня словно каждодневно колотили молотками для отбивных. Запахи пищи вызвали тошноту, а во время еды желудок сжимался в арахисовую скорлупу.
Казалось, я лежала целую вечность на жёстком диване, застеленном белым постельным бельём, глядя в голубую даль за окном. Превращалась в высушенное тонкое дерево. В глазах мужа я читала страх и жалость. Он ничего не мог сделать, хотя был готов отдать и жизнь, лишь бы я выздоровела или хотя бы не так страдала.
Болтавший раньше без умолку Гешка приходил со школы, садился на стул рядом. Мы держались за руки, но говорили мало. Конечно, он всё понимал.
И хроническая усталость. Бессонница. И недосып.
А потом всё закончилось.
Мия
Очнулась, сначала не понимая, почему вижу себя со стороны. Но за доли секунды