сквозь ночь, на него смотрел лес. Обычным утром солнце, вставая, проливало свой свет на ближайшие кроны, и их сочная зелень впечатляла, успокаивала. Сейчас же лес выглядел жутко, зловеще, и, едва различимо колыхаясь, что-то шептал. Джордж всматривался и ничего не видел. Джордж вслушивался и ничего не слышал. Джордж в ночной час скудоумия обратился к лесу с вопросом и, словно истукан, ещё с несколько минут ждал ответа. После его сознание нагнали беспокойство о повседневных хлопотах и понимание важности отдыха перед тяжёлой работой. Он вернулся в постель к жене и почти мгновенно провалился в сон.
Утром, как и полагалось, его разбудил солнечный свет, золотой рекой растёкшийся по комнате. Джордж встал на пороге их нового дома и, сладко вдохнув свежий, чуть холодный воздух нового дня, окинул взглядом светлую зелень горизонта. Утренний лес в мягких объятиях душистого ветерка шептал что-то ласковое, ненавязчиво даря пожелания на сегодняшний день. Джордж вернулся в дом, растолкал жену и, минуя завтрак, так как завтракать было попросту нечем, отослал её вместе с сыном в город за продуктами. Капуста, репа, морковь, лук и картофель – всё, что они могли себе позволить на остатки заработанных денег. Но зато в таком количестве, чтобы можно было протянуть не до первого, а даже до второго урожая. Они ушли рано утром, и Айдан, весело тявкая на всё вокруг, преданно засеменил вслед за Питером по тропе, что тянулась на юг вдоль леса и огибала его – можно было бы срезать через лес, но сам Клифф Андерсон настоятельно советовал этого не делать, ставя в пример скудоумных, регулярно пропадающих горожан. Джордж остался наедине со своей дочерью Анной – девочкой одиннадцати лет, с золотыми кудрями и голубыми, доставшимися ей от матери, глазами. В поисках хоть чего-нибудь интересного она бегала вокруг и вглядывалась в каждую травинку, пока Джордж распиливал новое бревно.
– Там, за ближайшими деревьями, целая поляна красивых цветов, – сказал он, на время отложив пилу. – Сходи, собери их для матери.
И Анна тотчас же припустила к лесу. Её совсем не интересовали цветы, но прожитые годы приучили ни в чём не пререкаться с отцом, а недавно, когда он по несправедливой случайности нарушил таинство первого поцелуя, и вовсе стала бояться. Если бы она могла выбирать, то выбрала бы поход в город вместо Питера, чтобы поболтать со сверстниками. Но отец бы не разрешил. Он никогда ничего не разрешал. И Анна в тайне мечтала о том дне, когда вырастет и, несмотря на все протесты тогда уже постаревшего отца, сбежит в какой-нибудь огромный город, где будет жить при деньгах и в своё удовольствие. Но мечтать или даже хоть на секунду задуматься об этом она решалась только глубокой ночью, предварительно удостоверившись, что брат спит крепким сном. Она боялась, что если подумает о таком на людях, то отец каким-то образом узнает про это и накажет её так, как постоянно наказывал маму. Они никогда об этом не говорили, но Анна знала о глубоком несчастье матери и тех страданиях, которые она переживала каждый день и каждую