острие наступления XΙV танкового корпуса генерал-лейтенанта Хубе, в контингент которого
¹ Пиррова победа (от имени эпирского царя Пирра, одержавшего над римлянами в 3 в. до н.э. победу, стоившую ему чудовищных жертв) – сомнительная победа, не оправдывающая понесённых за неё потерь.
входил и элитный танковый батальон тяжёлых танков, под командованием его давнего «приятеля» – штандартенфюрера СС Железного Отто.
…Продолжая трудить глаза, плавно двигая перископом, он увидел в районе промзоны большое бельмо взрыва, раскалённую медузу ртутного пара, кудлатый кочан ядовитого дыма…сквозь который призрачно проявилось бледное, как лунный кладбищенский свет лицо фон Дитца, похожее на зловещую посмертную маску. Магомед внутренне содрогнулся – маска холодно улыбнулась ему, будто сказала: «Жду тебя. До скорой встречи в аду». От неё веяло колдовской силой Зла, надменной, уверенной, непоколебимой.
Комбат оторвался от перископа, провёл ладонями по лицу, будто смахнул с него холодную, липкую паутину дурного сна.
Прочь шайтан! Он верил в свою удачу. Верил в не оставлявшую его, хранящую силу, с самого детства проводившую по самому краю, когда под ногами начинали сыпаться камни, и он, семилетний, колебался на шаткой кромке, за которой обрушивалась синяя клубящаяся туманами бездна мерцающей змейкой реки.
…Когда немецкие пулемёты и автоматы под Москвой в 41-м выкашивали-выбивали вокруг боевых товарищей, и они, кропя своей кровью пористый наст, умирая, ползли в лес, а их пробивали сердечниками, и пуля сочно ударила в сосну меж его судорожного растопыренных пальцев, обожгла раскалённой корой.
…когда в пылавшем Воронеже, они прыгая по трупам, заняли первый, второй, а затем и третий этаж особняка в котором находилась комендатура гитлеровской фельджандармерии.
…когда он оказался в цепких руках особиста Хавив, когда на его горле практически захлестнулась петля злого рока, Всевышний дал ему шанс бежать…Провёл невредимым по огненной тропе, куда вслед ему, уже на пустое место, пикирующий штурмовик ударил гвоздящей строкой свинца, а бомбовый разнёс в клочья преследующий его виллис.
…и теперь эта хранящая сила, молитва матери и отца, открывшие под сердцем родничок прохладного сладкого чувства подсказывала ему что он должен выстоять в поединке с судьбой.
– Это что-то с чем-то…Закружила, запружила война…с весны не вылазили из окопов. Немец прёт, как заведённый…– Стоявший чуть поодаль политрук Кучменёв, растёр ладонью бледный хрящ розоватого уха. – Что комдив, Михаил Танкаевич?
– Приказал героев-бойцов награждать прямо на поле боя. Гаварыт: «Вот вам в этом дэле моя рука, мои награды и моя генеральская чэст.» А ты, комиссар, что скажеш по этому?
Алексей поморщил лоб, поглядывая то назад, на раёк связистов в наушниках, то на крутой, твёрдый, как камень, подбородок Танкаева.
– Ничего. Я лучше помолчу.
– Э-э, помолчу? Или промолчу? –