надеясь, что все образуется само собой. Может, среди них и найдется толковый человек, но копаться в этом дерьме в поисках жемчужины, которая может задрать нос и сверху вниз взирать на своего благодетеля, значит терять время, когда – вот же он, нужный ему человек, проверенный в деле. И знания кое-какие имеются – как ни как, а за плечами три курса юридического. Не попался бы в восемьдесят седьмом с наркотой и валютой, имел бы диплом и все остальное-прочее. Главное его преимущество, что он теперь никто, а с помощью Нескина может стать человеком. И он предложил Осевкину взять на себя управление дышащим на ладан деревообрабатывающим комбинатом, из всей обширной в прошлом номенклатуры изделий выпускающий лишь древесно-стружечные плиты. Комбинат этот был расположен в Угорске, одном из небольших городков менее чем в ста километрах от Москвы.
– И что я буду с этого иметь? – спросил Осевкин, щуря свои змеиные глаза, взгляд которых не каждый мог вынести.
– Для начала получишь десять процентов акций. Дальше – все, что заработаешь. Все, Сеня, на твоей инициативе. Плюс независимое положение.
– Десять процентов? Десять мало. Двадцать пять, – отрезал Осевкин, и таким тоном, будто знал дословно инструкцию, полученную Нескиным от братьев Блюменталь.
– Хорошо, пятнадцать – и ни процента больше, – решительно прекратил торг Нескин. Затем, несколько сбавив тон, пояснил: – Я и так рискую. Еще не известно, получится у тебя или нет. Рассуди сам.
– Ладно, – кивнул головой Осевкин. – Заметано.
– Заметано-то заметано, а только тебе надо в первую очередь научиться говорить на нормальном языке. Сам понимаешь, с какими людьми придется иметь дело. Чуть запахнет от тебя уголовщиной, пиши пропало. И более всего за пределами России. Там особенно чтят внешние приличия – ты это заруби себе на носу. И еще: обязательно женись. На холостяков смотрят с подозрением: мол, черт его знает, отчего он в таком возрасте, а все холостой.
– Да была у меня одна стерва, – поморщился Осевкин. – Пришлось вытурить к такой матери. Вместе с дитем. Даже она сама не знает, от кого его прижила! Баб мне и без того хватает.
– Ты, по-моему, не врубаешься, Сеня, – качнул круглой головой Нескин. – Я толкую не о бабах, а о жене. Я толкую о семье. На тебя будут смотреть твои люди, и у них невольно возникнет вопрос: а почему он не женат? И можно ли отпускать в его фирму своих дочерей? Это первое. Второе – религия. Тут тоже надо определиться. Я не призываю каждый день ходить в церковь. Но люди должны видеть, что ты с Богом, следовательно, и Бог с тобой тоже. Время такое, Сеня. Нельзя отставать от времени. Так-то вот, брат мой во Христе.
– А ты что, Арончик, в православные заделался? – усмехнулся Осевкин.
– Я, Сеня, ради дела могу заделаться кем угодно: хоть буддистом, хоть баптистом, хоть магометанином, хоть язычником. Бог, если он существует, один на всех, а как его зовут, не имеет значения.
– А-а… Ну что ж, это не трудно, –