прислонила к сосне. Худая, стала меньше ростом, почти слепая. Лицо, когда-то властное и грубое, иссохло, истончилось. Внуки добратинцев, приезжающие в деревню на летние каникулы, прозвали ее ведьмой. Неуверенными движениями бабуля плескает пригоршни воды на глаза. Прозрачная колодезная вода стекает по морщинистым щекам, с темных, почти черных рук – в трещинки на пальцах и ладонях, в поры кожи навечно въелась добратинская земля. Этими руками, которые не отмыть, бабуля вырастила меня, а я вот чистыми свою девочку не удержала…
– Бабушка, где наша корзина?
Хорошо знаю, где стоит корзина. Но когда мне будет девяносто семь, моя внучка не спросит у меня о чем-либо ради того, чтобы услышать в ответ мой голос. И, готовя обед, не попросит, чтобы я попробовала суп: может, мало соли? Потому что у меня никогда не будет внучки…
Бабушка с триумфом – «Что бы вы робылы[10] тут без меня?» – вынесла из сеней корзину.
– Я схожу в сад? – спрашиваю я, наперед зная ответ.
– Еще чего выдумай! В саду я сама управлюсь. Ты лучше пробегись по лесу, может, где в ельничке лисички сдуру выскочили, все ж лисичкам сейчас самое время, хоть и сушь, – сваришь вечером супчик.
Баба ищет себе работу. Собирает в саду опады, пропалывает грядки. Я после нее сажаю обратно вырванные вместе с сорной травой луковки, тонюсенькие морковинки, рассаду астр.
– Там, на горі!.. Там женці жнуть?[11]– доносится вдруг из-за забора, почему-то с вопросительной интонацией.
Дядька Геник Уругваец, не удержавшись на ногах, ухватился за забор, постоял, качаясь, затем обреченно махнул рукой и лег на землю, на спину, изловчившись напоследок подложить под голову кепку.
– Мені з жінкой!.. Мені з жінкой!.. Не возиться?[12] – продолжал он спрашивать у неба, пока мы с бабушкой шли к нему.
У него сильный, прекрасный голос, загорелое худощавое лицо, коричневые натруженные руки.
– Геныку, вставай! – бабушка пнула его палкой. – Это что ж такое, солнце не взошло, а ты уже набрался!
– Як сонечко зійде, кохання відийде?[13] – печально спросил Геник.
Прозвище Уругваец перешло к Генику от деда, который на заре новейшей истории в поисках счастья побывал в Уругвае. С той поры ко всем дедовым потомкам и пристало прозвище – Уругвайцевы, или просто Уругвайцы. В детстве я была уверена, что это их фамилия, пока много позже не узнала, что по фамилии они, как и все в Добратичах, – Годуны.
Да, все мы из одного корневища, потому и однофамильцы. Все друг на друга похожи, все, за редким исключением, грубого телосложения, с шишковатыми головами и словно топором вырубленными из кряжистого дуба лицами: толстая переносица, выпуклый лоб, широкие скулы, крепкие, хотя и неровные, зубы. Лица, которым не идет улыбка. Неорганично выглядит. И все же никто не скажет, что, мол, мы некрасивы – могучая жизненная сила придает нашему облику нечто большее, нежели банальную красоту.
Но в данный момент жизненная сила Геника Годуна Уругвайца под воздействием