Луной. И все это прекрасно понимали. Поэтому, хоть корабль и был явно недоработан, и шансов для его экипажа вернуться из космоса живыми было примерно пятьдесят на пятьдесят, отказ от полёта даже не обсуждался.
Осмотрев корабль целиком, конструктор и космонавт спустились со смотрового балкона и подошли к командному отсеку, который ещё не был закрыт панелями аэродинамических обтекателей. Кресло в кабине выглядело великолепно: обтянуто синим материалом, похожим на бархат, в изголовье вышита цветной нитью эмблема корабля «Союз-космос-4», и его личный шеврон «Командир, Беркут П. П.». А ещё выше «Полковник Ю.А. Гагарин».
– Мы решили оставить его шеврон – пояснил Буров. – Юрий Алексеевич должен был лететь на первом «Союзе», они с Королёвым об этом сразу договорились. И его возвращение к полётам на истребителе было началом подготовки к полёту. Но не судьба… Твоё мнение, как считаешь?
– Всё правильно, – одобрил Павел. Ему импонировало, что Буров спросил его мнения. И что на руке его старенькие часы марки «Победа», которые он подарил ему после своего полёта. По традиции, космонавты по возвращению из полёта дарят своему конструктору что-то из вещей, побывавших на орбите. Беркут подарил Бурову эти часы, с которыми прошёл войну и много раз оказывался в опасных ситуациях во время испытаний. И то, что Буров с сих пор носит именно их, а не какой-нибудь дорогой импортный хронометр, лишний раз подчёркивало его особое отношение к шеф-пилоту своей «фирмы».
Конструктор предложил Беркуту опробовать будущее рабочее место. Павел знал, что кресло-ложемент отлито специально под него: подобно скафандру, оно изготавливалось под конкретного человека. Точность миллиметровая. Такая точность при изготовлении ложа для космонавта необходима для равномерного распределения нагрузок по поверхности тела, чтобы обезопасить его при ударе о землю во время приземления.
– Фирма! – Заранее предвкушая массу положительных эмоций, Павел показал выставленный большой палец. Он забрался в кабину, с удовольствием уселся в кресло и попробовал дотянуться до приборной доски; покрутил корпусом, и неожиданно почувствовал серьёзный дискомфорт.
– Тесновато тут как-то… а на мне ещё скафандр будет, – смущённо заметил Беркут и вопросительно взглянул на генерального. Тот нахмурился и отвёл глаза. Впрочем, это не были бегающие, врущие зенки чиновника, в выражении глаз Бурова чувствовалась какая-то недосказанность и вина. У Павла заныло в груди от нехорошего предчувствия, но он постарался разрядить возникшую неловкость:
– Ну ничего, Михаил Васильевич, в тесноте, да не в обиде, верно?
Буров помялся, закашлялся, но затем поднял виноватые глаза на космонавта и огорошил его новостью:
– К сожалению, Павел, в этот раз пришлось «выкинуть» катапультные кресла из кабины заменив их обычными ложементами. Скафандры вам с Куликом тоже придётся оставить на земле, оденете их в следующий раз – уже на Луну. А пока из-за недостатка