вероятнее всего, тоже родственниками, сидела на берегу со старшим мужчиной (отцом?), тем, у которого было свирепое выражение лица, или с шумными молодыми женщинами (сестрами, кузинами, золовками?). Мне показалось, что среди мужчин нет никого, кто мог быть ее мужем и отцом малышки. Но я заметила, что все заботятся о ней и ее дочке. Седая пятидесятилетняя синьора ходила с ней в бар и покупала девочке мороженое. По одному слову юной мамы дети прекращали возню у воды и, немного попыхтев и пофыркав, отправлялись за водой, едой или еще чем-нибудь, что ей было нужно. Стоило только маме с дочкой сесть в маленькую красно-синюю лодочку и отплыть на несколько метров от кромки воды, как беременная женщина кричала: “Нина! Ленý! Нинетта! Лена!” – и бросалась на берег, тяжело дыша и поднимая по тревоге спасателя, который вскакивал на ноги, чтобы оценить ситуацию. Однажды к девушке приблизились двое парней и попытались пофлиртовать, но в дело тут же вмешались молодые родственники и принялись их бранить и толкать, так что едва не дошло до драки.
Какое-то время я гадала, кого из них – мать или дочь – зовут Нина, Нинý, Нинэ: имен было так много, что я, учитывая высокую частотность их употребления, вскоре совсем запуталась. Затем, вслушиваясь в голоса, восклицания, я сообразила, что Нина – это мать. С дочкой было сложнее, и я поначалу растерялась. Я решила, что у нее есть прозвище, что-то вроде Нани, Нена или Ненелла, но потом поняла, что это имя куклы, с которой малышка никогда не расставалась, а Нина обращалась так, словно та была живая, почти как вторая дочка. Имя девочки было Элена, Ленý, мать всегда звала ее Эленой, а родственники – Лену.
Не знаю, почему я отметила эти имена – Элена, Нани, Нена, Лену – в своей записной книжке: наверное, мне понравилось, как их произносит Нина. Она разговаривала с дочкой и ее куклой приятным голосом на неаполитанском диалекте, который я так люблю за его сладость и выразительность. Я была очарована. Мне всегда представлялось, что в языках скрыта некая тайная отрава, которая порой бродит и пенится и от которой нет противоядия. Я помню, как звучал диалект в устах моей матери, когда она сердилась и орала на нас и голос ее, искажаясь, терял обычное мелодичное звучание: “Никакого сладу с вами нет, никакого сладу!” Приказы, крики, оскорбления – все это тянуло из нее силы, по ее словам, мы истрепали ей все нервы, а боль, которую мы ей причиняем, лишила ее остатков самообладания. Раза два или три она угрожала нам, своим дочерям, что уйдет от нас: “Встанете утром – а меня нет, больше вы меня не увидите”. Я просыпалась каждый день, дрожа от страха. В действительности так постоянно и происходило: она то и дело исчезала из дома, в полном соответствии со своими угрозами. А эта женщина, Нина, казалась такой спокойной, что я испытывала зависть.
Глава 5
Незаметно пролетела неделя отпуска, погода стояла хорошая, ветерок дул еле-еле, многие зонтики пустовали, к местному говору примешивались диалекты всех областей Италии и даже несколько иностранных языков, на которых говорили чужеземцы, приехавшие