и уехать, но Василий для этого уже не находил в себе достаточно сил.
Глядя на него, Никита все больше и больше хмурился. Наконец не выдержал и пошел напролом.
– Ты что же, Василий Пантелеевич, – сказал он, – мыслишь в Муроме сидеть, доколе нас татары схватят и отвезут к Узбеку?
– Небось успеем уйти, – буркнул Василий.
– Сегодня успеем, завтра успеем, а там, гляди, досидимся до того, что и не успеем. Будь то в иное время, разве бы я тебе посмел перечить? А сейчас, не обессудь, скажу прямо: не о бабах нам надобно думать, а о спасении твоей жизни. Мне она сестрою твоей и всем народом нашим поручена.
– О каких бабах ты говоришь? – круто повернулся к нему Василий.
– Э, брось, Василий Пантелеич! Ты что, думаешь, я слепой либо махонький? Не для бороды же князя Юрия Ярославича ты к Мурому прирос!
Ничего не ответив, Василий нервно зашагал из угла в угол по горнице. Затем внезапно остановился перед Никитой и сказал:
– Эх, Никита! Сам я не пойму, что со мною творится. Присушила она меня – день и ночь только о ней и думаю.
– Все это ладно, когда смерть за плечами не стоит. А ныне нам о другом надобно помышлять.
– Не могу я отсель уехать, доколе с Ольгою у меня не решится.
– Воля твоя, князь, но никак я в толк не возьму: чего ты ждешь от нее? Нешто хочешь жениться и тащить ее с нами за Каменный Пояс?
– Сам я не ведаю, чего жду. Но вот не могу от нее уехать, и все! Говорю тебе, присушила она меня!
– Эх, Василий Пантелеич! Нешто ты впервой к бабе присыхаешь? Возьми себя в руки. Не первая она и не последняя.
– Это другое, Никита. Тебе ведомо: еще не зная Ольги, я ее своею нареченной считал. А теперь вдобавок узнал и вовсе покой потерял… – И Василий снова стремительно зашагал по горнице.
– Коли так, – промолвил Никита после довольно долгого раздумья, – чего тут еще мудровать? Открой ей свое истинное имя и обручись с нею. Ежели она тебя и впрямь любит – подождет, сколько потребуется.
– Ну нет, шалишь! – с живостью воскликнул Василий, переставая ходить и садясь на лавку. – Пусть меня под простой личиной полюбит! За князя она небось пойдет хоть за пузатого да кривого, еще и с бородавкой на носу. В эдакой любви мне проку и чести мало. Хочу, чтобы она меня полюбила, кто я ни есть. Меня, разумеешь, меня, а не карачевского князя во мне!
– Эко ты закрутил, Василий Пантелеич! – изумился Никита. – Что за пузатый да кривой князь? На чьем носу бородавка? Ты гляди, как бы и впрямь через нее здоровья не лишился.
Когда Василий передал содержание своего первого разговора с Ольгой, Никита не удержался от смеха.
– Не пожалел ты себя, Василий Пантелеич, – промолвил он. – Однако от всего этого дело твое еще хуже запуталось, а время наше не терпит. Послушай моего совета: оставь все, как оно есть, простись с княжной, да и поедем. После когда-либо сведаем, кто Ольге Юрьевне чаще снился: пузатый ли князь Карачевский или ладный боярин Снежин.
–